— Океану ведомо твое имя, Шок Кендрик, — говорит она. — Загадай еще одно желание.

Она поднимает руку и проводит тыльной стороной ладони по обеим моим щекам.

А потом богиня-кобыла отворачивается и идет за барабанщиками — это просто женщина, скрывшаяся под головой мертвой водяной лошади. Но во мне возникает странная пустота, и впервые победа не кажется мне достаточной целью.

Я не могу выбросить из головы богиню-кобылу: мне вспоминается ее странный голос, воображаемое ощущение жара ее дыхания на моей коже. В горле у меня жжет, как будто я наглотался морской воды. Я проплываю сквозь толпу, возвращаясь после встречи с богиней-кобылой в реальный мир. Приходится прижимать себя к земле мыслями о вполне заурядном деле, ради которого мне нужно зайти к Грэттону. Я должен заплатить по счетам и сделать новый заказ для водяных лошадей.

Но мой ум сам собой обращается к женщине с лошадиной головой, я пытаюсь понять, чьи же руки касались меня. Если мне удастся опознать ее, я заполню пустоту внутри меня. Да, если я пойму, чей это голос так странно звучал из-под мертвого черепа, все превратится в обычную салонную игру. Я думаю, что это могла быть Пег Грэттон, привыкшая к крови на руках и даже с лошадиной маской на голове не ставшая выше меня ростом.

Я врываюсь в лавку мясника. Как всегда, это самое чистое место во всем Скармауте, и оно очень ярко освещено, внутри царит настоящий день. Но в лавку как-то умудрились залететь две птицы, и, когда я вхожу, свет из-за мелькания их крыльев перед лампочками мигает, становясь тусклее.

Я не вижу за прилавком Пег Грэттон, значит, это именно она пряталась под лошадиным костюмом. Мне становится легче. Как будто я уже не так выделен из толпы.

Я стою у прилавка, и Бич Грэттон угрюмо записывает мой заказ. Его дурное настроение относится не ко мне, а к его работе, потому что ему приходится торчать в лавке, хотя он хочет отправиться на праздник.

— Ну у тебя и видок, — восхищенно ворчит он, посмотрев на меня, и я вспоминаю, что та женщина испачкала мое лицо кровью. — Чистый дьявол!

Я не отвечаю.

— Я ухожу через двадцать минут, — сообщает мне Бич, хотя я ни о чем его не спрашиваю.

— Через тридцать! — доносится из задней части лавки голос Пег Грэттон.

Я ощущаю вкус крови во рту. На меня смотрят, моргая, глаза из сланца.

Бич записывает мой заказ, а я кидаю взгляд на доску, висящую на стене за прилавком. На ней написано мое имя, и имя Корра, и, кроме того, обычная ставка, которую на нас делают: один к пяти.

Ниже — имена других жокеев, в том числе нескольких новичков с материка, приобретших скакунов в первые дни тренировок. Они только зря толпятся на пляже, ни на что не годные и чересчур храбрые. Я просматриваю список дальше, ища Кэт Конноли; сначала мне в глаза бросается кличка ее пони, потом уже имя самой девушки. На нее ставят сорок пять к одному. Я гадаю, какого вида могут быть сделаны ставки: на пони или на то, что женщина выживет в этих скачках.

Мои глаза снова скользят по списку в поисках имени Мэтта. Конечно, оно там есть, и рядом кличка лошади. И безусловно, рядом с именем Мэтта должна быть записана Эдана, та лошадь, к которой он не подходил уже два дня, гнедая с белой звездочкой. Та лошадь, которую я для него выбрал и о которой говорил его отцу.

Но в списке указана не Эдана.

Рядом с именем Мэтта написано слово «Ската». Хорошее имя для лошади, энергичное и короткое. Ската — это местное название сороки. Птицы, известной своим умом, своей страстью к блестящим вещам, своей черно-белой окраской. Но там, на пляже, есть только одна водяная лошадь, окрашенная в эти цвета.

Ската — это пегая кобыла.

Шон

Я нахожу его около одного из костров.

Пламя высоко взвивается в черное небо, смешиваясь с ночью. Я чувствую на языке вкус дыма.

— Мэттью Малверн, — окликаю его я, и это звучит как рык, как призыв к битве, это ничуть не более доброжелательно, чем крик Корра на песчаном берегу.

Мэтт огромен, он выглядит на фоне костра как некое мифическое существо, окруженное чернотой, в одной руке у него кусок угля, а в другой — листок бумаги: морское желание. Если у Мэтта и есть лицо, я его не вижу.

Я кричу:

— Ты что, записал тут свое желание умереть?

Мэтт вертит в руках листок достаточно долго, чтобы я мог рассмотреть на нем собственное имя, записанное задом наперед. Потом выпускает листок, позволяя тому излететь над краем утеса. Бумажка исчезает в черноте.

— Эта лошадь убьет тебя!

Мэтт с важным видом делает шаг ко мне. Дыхание у него темное, как морские глубины.

— С каких это пор, Шон Кендрик, тебя стала заботить моя безопасность?

Он подходит ближе, еще ближе, пока наши тени не сливаются в одну. Я не отступаю. Если он хочет подраться этой ночью, я ничего не имею против. Во мне уже бушует буря, я опять вижу, как уходит под воду Фундаментал, это как будто случилось минуту назад…

— Она могла бы убить кого-нибудь другого, — говорю я. — Но никто не заслуживает смерти из-за тебя.