Огромные дубины, усаженные острыми каменными осколками, возносились над его головой, свистели в опасной близости от него, он едва уклонялся благодаря своей природной подвижности и грации. К нему тянулись колья и пики, и он с трудом успевал обрубать их острые концы. Торжествующий вой уже несся над ареной битвы, дикари предвкушали миг окончательной победы, как они пойдут по этим пугающим своей роскошью залам, истребляя ослабленных, лишенных всякой надежды, молящих о пощаде противников, начисто, под корень стирая их с лица земли вместе с любыми свидетельствами их существования и тем самым провозглашая миру свою, новую власть.

Ему оставалось уже несколько шагов, а там — кубарем скатиться с лестницы, бегом пересечь двор, укрыться в призывно распахнутой пасти ожидающего лифта и отдаться под защиту проекта. В отличие от прочих мужчин он досконально знал технологию «Призрака». Было несколько моментов, когда он мог бы это сделать, но в некоторой степени он оказался опьянен триумфом своего первого настоящего сражения и пренебрег своим шансом, с беспечностью юности ожидая следующего. А за ним — еще и еще, словно хотел увидеть донышко своей удачи.

Как и всегда при подобном раскладе, оно обозначилось неожиданно. Длинный узкий меч в руках Туолле вонзился в любезно подставленный живот волосатого гиганта, жестом молотобойца занесшего над головой юноши чудовищную дубину, усаженную каменными шипами. Доля секунды понадобилась Туолле, чтобы освободить клинок, однако жизненной силы и остаточного мускульного рефлекса дикаря хватило настолько, чтобы развернуться в падении и изменить его траекторию. Он валился прямо на Туолле, уже мертвый и безразличный к любой ране, какую тот мог бы ему нанести. Его дубина буквально рушилась с небес и заслонила их. Пытаясь уйти из-под удара, Туолле отшатнулся в сторону, какую-то безумно долгую секунду, что есть силы изогнув тело, пытался сохранить равновесие, и казалось даже, что ему удастся обставить и земное тяготение в придачу, но потом мертвый враг со своею дубиной смахнул его с гребня стены как стебелек травы, былинку…

Сдавленный мучительный стон вырвался у Элейне, распластавшейся по стеклу, и эхом отозвался по залу среди тех, кто был еще здесь и знал, как высоко ему падать. А Антиль испустила пронзительный крик, выбросила руки вперед и швырнула в окно такой сгусток взорвавшейся в ней психической энергии, что в единый миг высадила все окна в зале, и внутрь хлынул холодный декабрьский воздух. Глотая его открытым ртом, Элейне зашаталась и ухватилась за оконную раму.

— Включите наружные экраны, — хрипло распорядилась она.

Ее приказание было выполнено сию секунду, и она пытливым взглядом принялась обшаривать груды мертвых тел у подножия стены, с ее наружной стороны.

— О! — сказала она. — Нет!

Антиль прильнула к ее плечу.

— Его там нет, Элейне.

Среди умиравших и трупов ползали самки дикарей. Элейне ни за что не удостоила бы их высокого звания женщины. Они были грязны, вонючи, косматы, и в своей дикой, исступленной злобе казались лишенными рассудка. Не обращая ни малейшего внимания на сородичей, они с достойным лучшего применения упорством ворочали тела, выискивали защитников крепости — задача эта была нетрудна, так сверкали их доспехи, даже покореженные и испятнанные кровью! — увечили трупы и с воплями чудовищного восторга раздирали глаза и глотки еще живым.

— Элейне! — настойчиво повторила Антиль. — Его там нет.

Только тут Элейне обратила внимание, что та едва держится на ногах.

— Что ты с ним сделала, мама?

— Я спасла ему жизнь, — просто сказала Антиль. — Но это все, что я смогла для него сделать.

— Что ты сделала?!

— У меня было мало времени, — жалобным тоном сказала Антиль. — Ровно столько, сколько он падал. Я не успевала ни подумать, ни взвесить. В этот миг не было ничего важнее его жизни. Остальное не в счет.

— Но ты можешь сказать, где его теперь искать?

— Не «где», — чуть слышно отозвалась Антиль. — «Когда».

— Что? — Элейне была ошеломлена. — Что ты сделала?

— Я вытолкнула его отсюда прочь, со всею силой своего желания сохранить ему жизнь. Я не знаю, чем измерить силу моего толчка. Разве что моей любовью.

— Но… сколько?

— Элейне, я не знаю. Я не считала, у меня не было времени. Я только сохранила ему жизнь.

Минуту Элейне стояла, словно пораженная громом.

— Но почему вперед? — спросила она. — Почему не назад, во времена расцвета нашего владычества, где у него был бы шанс занять подобающее ему положение? Подумай, на что ты его обрекла! В лучшем случае на пожизненное рабство у этих… — Она мотнула головой на экран. — Посмотри на них еще раз! Вот в чьих руках жизнь твоего Туолле!

— Ты не хуже меня знаешь, что путь назад заказан, — устало сказала ей Антиль. — Назад идти нельзя. Закон запрещает попятное движение. Туолле слишком яркая и непредсказуемая личность, чтобы позволить ему оказаться в прошлом и, возможно, зациклить его. Я сама моделировала его психику. — В голосе ее пробилась гордость. — Перенос Туолле в прошлое, безусловно, не остался бы без последствий. Ответственность за временной парадокс я на себя взять не осмелюсь. И еще раз повторяю, Элейне, у меня не было времени. Кто знает, — добавила она задумчиво, — может быть, к тому времени они разовьются?