Он избегал называть меня по имени, не зная, видимо, в каком качестве и под каким именем я известен моим спутникам.

— Пришлось немного повозиться. Представляете — тот, что моложе, в последнее мгновение, когда их брали, не решился выстрелить в меня.

Хотя мог. А вот другой успел броситься с крыши. Мы полагали, что он разобьется, и не сразу приняли меры. Однако у него было, я полагаю, какое-то приспособление, и мы спохватились несколько поздно: он сбежал. — Вы хотите сказать, государь, что сами были там?

— Естественно. Моя охрана состоит из правоверных; да к тому же с Северного Кавказа. Что же вы хотите — чтобы я упал в их глазах, спрятавшись за их спинами в минуту опасности? — Он покачал головой, усмехнулся и добавил: — Кроме того, я с юности люблю физическую работу — как и мой великий предок Петр Алексеевич…

Глядя на него, я поверил в то, что все это — правда. Хотя в варианте "И" это было далеко не самым важным.

— Можем ли мы присоединиться к вашей охране, государь?

— Прежде всего не станем опережать события — плохая примета. А во-вторых — мои телохранители обидятся. Поезжайте на место — туда должно уже вот-вот прибыть известное вам сообщение. Я снова поклонился в знак повиновения.

— Еще одна просьба: не могу ли я взглянуть на задержанного?

— Боюсь, что он выглядит сейчас не весьма презентабельно; однако коли есть желание — отчего же нет?

Он сам провел меня по коридору. Распахнул дверь. Там были его парни и задержанный, правда, в несколько подпорченном состоянии. Еще в коридоре у меня в кармане противно запищало: сработал индикатор Изи Липсиса — догадался я, теперь уже твердо зная, кого сейчас увижу. Мне уже, откровенно говоря, надоело встречать эту рожу — столько раз попадался он на моем пути за последние дни. Да и за Наталью я был у него в долгу.

Жаль, что не мне привелось брать его, хотя он был моложе и сильнее, разумеется.

Впрочем, на самом деле все обстояло вовсе не так прискорбно для него, как мне хотелось бы. Он был в сознании и узнал меня, судя по его взгляду.

— Передать привет папочке? — спросил я его.

Он только усмехнулся, скорее просто ощерил зубы.

— Как сказать еще… — пробормотал он.

— С вашего разрешения, мир Искандер, я отправляюсь в театр, — сказал я будущему государю.

— Поезжайте, — кивнул он. — Возможно произошли еще не все напасти, что определены нам. Впрочем — «Разве же думают те, в сердцах которых болезнь, что Аллах не обнаружит их злобы?»

— «Не слабейте», — сказано там же, — откликнулся я, покидая уютную квартиру, густо нашпигованную компьютерами и их причиндалами, телефаксами, ксероксами, автоматами, пистолетами и длинными кинжалами, какие носят на Кавказе.

Когда я вернулся в театр, там внешне все выглядело совершенно благополучно: людно и шумно. Я хотел было разыскать Иванова, но он сам подошел ко мне, едва я переступил через порог.

— Он здесь, — сообщил Иванов вполголоса.

Я кивнул:

— Куда же ему еще деваться? Только следите за ним внимательно. Он человек опытный.

— Стараемся, — сказал Иванов. — У нас тут тоже не начинающие.

— Как поиски? Он пожал плечами.

— Ничего. Наверное, придумали какой-то способ, какого мы не предусмотрели. — Он озабоченно покрутил головой. — На нем — ничего, никакого металла, кроме очков и ключей, четыре раза замеряли, только что не терлись о него. Так что прямого выхода вроде бы нет.

— Надо поработать головой, — сказал я, чувствуя, как улегшееся было волнение поднимается во мне снова. — Он знает, что напарник сгорел; при этом всегда предполагается возможность, что задержанный расколется. Значит, в запасе у оставшегося должно быть что-то такое, какой-то прием, о котором не знает даже и партнер. Металла нет — это еще ничего не значит. Авторучка ведь наверняка имеется, пусть пластиковая. Или, скажем, неметаллическая иголочка…

— Предполагаете яд?

— Черт его знает, что тут предположить. Но способ должен быть. Мало ли: каблук, пуговица… Думайте! Минут через двадцать может оказаться уже поздно. Где он сейчас?

— Второй этаж, холл.

— Пойду туда.

— Не доверяете моим?

— Хочу быть рядом с ним. Как говорится — свой глаз лучше.

Иванов понимающе кивнул. Я уже повернулся было, чтобы уйти, когда он спросил:

— На кого работает наш объект, как вы думаете?

Я укоризненно глянул на него: спрашивать такое не полагалось, каждый делает свое дело. Он понял. Но я, пожалуй, даже сказал бы ему, на кого именно работает наш объект; я теперь уже знал это почти наверняка. Но не нужно, если нет настоятельной необходимости, вселять в человека сомнения в надежности и порядочности той власти, которой он служит. Работникам спецслужб, как правило, известно о всякой власти намного больше, чем остальным, и сведения эти, зачастую отнюдь не украшающие даже самых главных руководителей. Но информированность не должна переходить в полное разочарование. Разуверившийся во всем работник теряет свою ценность, становится опасным для правопорядка. Поэтому я сказал лишь:

— Предотвратим катастрофу — тогда выясним.

Иванов, правильно расшифровав мой немногословный ответ, все же не счел тему закрытой, напротив, даже обиделся, кажется, тому, что я мог заподозрить его в служебной бестактности.

— Я не из любопытства, — сказал он. — Вот посмотрел на него вблизи — и почудилось, что когда-то мы с ним пересекались.

Это было уже интересно.

— Где — вспомнили? Служба, отдых, театр, у знакомых…

— Вот это и стараюсь сейчас сообразить. Не помню пока даже — здесь или за границей где-нибудь… Понимаете — ощущение непривычное. Лицо его мне ничего не говорит. Но вот движения… Походка, манера поворачивать голову, наклонять ее при разговоре к правому плечу, стоя — этак покручивать правой ногой, словно окурок давит… Это все — клянусь, где-то я уже видел.