— А! — махал он руками. — Лопата — не инструмент, понимаешь! Кирок мало. Ломов почти нет…

— Ладно, — оборвал разговор Сподобцев, завидев подходившую Кондрашеву. — Смотрите сюда. — Он стряхнул с развернутой карты комочки глины.

Все склонились над картой. Санинструктор отвела руку с сахаром за спину и протиснула голову между плечами Щукина и Абгаряна. Связной занял свое место неподалеку, то и дело поглядывая на Кондрашеву. Он слышал уже, что эти трое провоевали в пехоте два года и не растеряли друг дружку, а ведь по нескольку ранений имеют. Завидовал им связной: у него один товарищ был — и с тем разлучили. Ему бы такого боевого друга, как Сподобцев или комсорг Алеша Абгарян. Настоящее имя Абгаряна — Айказ, непростое для запоминания, его быстро заменили бойцы на мягкое русское — Алеша. Так называл друга и Сподобцев в неофициальной, конечно, обстановке.

— Вот здесь, комсорг, — показал на карте Сподобцев. — Правильно, Щукин?

Разведчик утвердительно кивнул головой.

— В штаб я доложил, — закончил лейтенант. — Приказано прощупать этот фургон. Абгарян, вы — за старшего. Возьмите двух бойцов, вот Кондрашева с вами. Если что по медицине захватите, она разберется. Но ей в засаде не участвовать. Ясно?! Находиться поблизости в укрытии. Знаете, кого возьмите с собой, Абгарян? Того долговязого полтавчанина.

— Соломаху?

— Во-во! Хозяйственный мужик. Не окопы роет — зимние квартиры. Да, если охрана больше, чем Щукину показалось, — он строго глянул на разведчика, — не встревайте. Сразу возвращайтесь. Ясно?

— Ясно!

Сподобцев сложил карту, спрятал в планшет, пожал всем руки. Щукин поплевал на окурок, размял его крепкими, грубыми, с потрескавшейся кожей пальцами.

— Двинули, что ли? — сказал он Абгаряну. — А то как бы не опоздать.

Они шли вчетвером по узкой тропе, петлявшей по лесистому склону горы. Впереди неслышно ступал плотный, коренастый Щукин, за ним стройный, узкий в талии Абгарян, потом санинструктор Сашенька Кондрашева. Замыкал шествие долговязый Соломаха.

Абгарян не стал брать больше солдат. Там, внизу, дорога каждая пара рук.

Полуденный лес медленно оживал после отшумевшего неподалеку громкого боя. Посвистывали синицы, стрекотали в траве кузнечики, муравьи бегали по свежему песку, отыскивая засыпанные при бомбежке ходы своих лабиринтов.

Люди шли молча, озабоченные внезапностью и необычностью задания. Только Соломаха что-то время от времени бормотал.

Бойцу при его почти двухметровом росте было неудобно идти за маленькой Сашенькой, но что поделаешь: поставили замыкающим, значит, выбора нет. Ходить вот так в разведку не каждому доверят. Считай, что собой товарищей прикрываешь. Сознание этого подбадривало и согревало Соломаху.

Перед глазами бойца мелко семенили пыльные яловые сапожки с разбитыми задниками и стоптанными каблучками. Видать, такой маленький размер не вдруг, отыскался на полковом вещевом складе. Мелькали неопределенного цвета чулки, ладно выкроенные из фланелевых солдатских портянок. Защитная стеганая лямка санитарной сумки врезалась девочке в плечо. На другом боку — пистолет в кобуре, фляга с водой. С таким грузом и в открытом поле нелегко, а уж через лес, сквозь заросли, тем более.

Шагая за Сашенькой, Соломаха семенил длинными ногами, то и дело спотыкался, конфузился при этом и сердился.

— Нащо такых дитей в армию беруть? — возмутился Соломаха вслух, ни к кому лично, однако, при этом не обращаясь.

Сашенька обиженно оглянулась: «Подумаешь!»

— А их никто не берет, — отозвался идущий впереди Щукин. — Они сами в полк просятся. Тот сиротой остался, тот без крыши над головой. А тут все-таки паек…

— Ни, — возразил Соломаха, — як можна, воно ж од горшка три вершка.

Тут приостановился молчавший доселе Абгарян.

— Послушайте, Соломаха, — сказал он. — Мне тут один старый горец объяснял: чем длиннее человек, тем ум короче. Я не поверил, да. У Кондрашевой, понимаете, есть воинское звание — старшина медслужбы, попрошу обращаться к ней по-уставному.

Сделав бойцу внушение, Абгарян зашагал дальше, только пожал плечами и вслух удивился:

— И как только дети могли терпеть такого учителя?

— Вы про мэнэ, товарищ сэржант? — удивленно спросил Соломаха.

— Про вас, про кого же?

Боец довольно захихикал.

— Я ж завхозом у школи робыв.

— Завхозом? — повернулся Абгарян, и его смоляные брови подскочили вверх. — Вся рота талдычит: учитель!

— То воны вас на пушку беруть, — невозмутимо парировал Соломаха.

Абгарян обиженно передернул плечами:

— Вернемся, я, понимаешь, кое-кому покажу «пушку».

Проторенная множеством людских ног и конских копыт старая тропа все круче и круче забирала в горы. До войны тут хаживала не одна группа туристов. Панорама зеленых ближних гор и чуть в отдалении заснеженных вершин была широка и величественна. Остановиться бы, передохнуть, полюбоваться, но не до этого четверым бойцам, тяжело взбирающимся по крутому каменистому склону. Чем выше — тем труднее дышать. Прогретый недвижный воздух не остужает потных, разгоряченных лиц.