– Иисус научил тебя не презирать заблуждения плоти? – переспросил Симон, нахмурив брови.

– Да, – с вызовом ответил Фома. – Единственный грех – это упрямство. То, что вы называете грехом, на самом деле солома и навоз, помогающие прорасти пшеничному зерну. Человек без греха ведет себя спесиво и надменно. Питайте жалость к грешнику и любите его. Его грехи служат навозом, на котором расцветут цветы его добродетелей.

– Так или иначе, – сказал Симон, – у Иисуса грехов нет!

– Как я вам уже говорил, я познакомился с Иисусом в Антиохии. И он человек, – загадочно произнес Фома.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Симон.

– В Антиохии Иисус грешил, – четко выговаривая каждое слово, ответил Фома, при этом он смотрел Симону прямо в глаза.

– Это невыносимо! – воскликнул Симон. – Это просто невыносимо!

Андрей и Филипп подхватили:

– Неужели ты хочешь сказать, что мы следуем за грешником?

– А разве нет? – с вызовом бросил Фома. – Разве ты, Симон, не следуешь за ним? Разве ты не следуешь за человеком, который, по его собственному признанию, ел свинину и самаритянский хлеб?

Фома выдержал паузу, давая отзвенеть своим словам, и продолжил:

– Ты, Симон, преисполнен высокомерия, как я уже говорил. Ты никогда не ел свинину, и ты, разумеется, ненавидишь самаритян, однако ты знаешь, что этот грешник нравственно выше тебя, ты это знаешь очень хорошо, поскольку называешь его своим учителем. Твой учитель – грешник, Симон, и я этим безмерно горжусь! Если бы ты не был грешником, Симон, мне от всей души хотелось бы, чтобы ты, посетив публичный дом, стал немного лучше понимать жизнь! Среди кого ты собираешься проповедовать? А ведь тебе вскоре придется проповедовать! Среди ангелов? Чистые души не нуждаются в твоем жалком учении, Симон! А те, которые считают себя безупречными, тем более, Андрей! Вы все хотите знать, почему я следую за Иисусом. Я следую за Иисусом, поскольку я видел его лицо, когда он в Севастии исцелил девочку. Сострадание – вот что преобразило лицо Иисуса. Это чувство было сильнее него. Он взвалил на себя бремя болезни этой девочки. Я видел, и как Аполлоний лечил больных. Он не испытывал сострадания. Он действовал как чиновник Высшего Духа, объявляющий эдикт. Аполлоний верил, что на нем нет греха.

Симон обхватил голову руками, словно испытывал мучительную боль. Андрей как-то сник и стал выглядеть намного старше своих лет. Филипп растерянно смотрел на своих товарищей, а Нафанаил задумчиво пощипывал нижнюю губу.

– Господи, – прошептал Симон, – неужели мы во имя Твое следуем за человеком, который погряз в грехе? Неужели таков Твой посланец?

– Симон! – воскликнул Фома. – Неужели ты думал, что следуешь за ангелом? Разве тебе никогда не приходило в голову, что У ангелов нет матерей? Но если бы Иисус был ангелом, в чем же тогда состояла бы твоя заслуга? Любой человек не раздумывая пошел бы за ангелом! Или же вы все, братья, полагаете в своем безумном тщеславии, будто вас выбрал сам всемогущий Господь? Неужели вы действительно так думаете?

– Ты сведешь нас с ума своей философией, Фома! – со вздохом сказал Филипп.

Он откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

– Философия! – проворчал Фома. – В моих словах нет никакой философии. В них есть только здравый смысл.

– Так куда же нас ведет этот человек? – спросил Филипп.

– Если бы вы об этом узнали, все равно ничего не поняли бы. Единственное, что я могу вам сказать, братья, так это то, что вы следуете за ним, поскольку вас влечет непреодолимая сила и вы не в состоянии поступить иначе. Это подобно звучащей вдалеке музыке. Вы не видите, кто играет, но ваше сердце бьется в унисон.

– То же самое можно сказать и о Демоне, – прошептал Нафанаил.

– Да, можно, – согласился Фома, спокойно выдержав возмущенный взгляд Симона. – И все-таки мы знаем, что он не Демон. Как? Только не умом. Умом вообще ничего нельзя постичь! Прекрати, Симон, не стоит смотреть на меня столь негодующе! Все, что мы знаем, мы знаем сердцем и плотью. Правда проникает в нас, словно меч. У тебя, Симон, нет никаких доказательств, что существует нечто, к примеру Бог. Тем не менее ты знаешь, что Бог есть. Он проникает сквозь щиты слов, чтобы наполнить наши сердца.

– Ты пьян, – сказал Андрей, поднимаясь.

– Твое несчастье, Андрей, – заметил Фома, – заключается в том, что ты испытываешь столь исключительное уважение к своему разуму, что никогда не позволяешь себе напиться допьяна. А знаешь, Андрей, почему? Потому что ты боишься, как бы опьянение не открыло твою наготу.

– А другие пусть прикроют твою наготу, – бросил Андрей, уходя.

– Ты, Фома, подвергаешь себя серьезной опасности, манипулируя словами, – сказал Симон, опорожняя свой кубок. – Как только твои чувства ослабеют, тебя начнут терзать муки сомнений.

– Я предпочитаю мучительные сомнения невозмутимому спокойствию фарисеев, – возразил Фома, – и пью за сомнения.

Фома внимательно посмотрел на Филиппа и Нафанаила, которые, казалось, ждали каких-то выводов. Теперь их осталось только трое.

– Мы находимся на земле, – заговорил Филипп, допивая свой кубок. – Все происходит на земле. Иисус ходит по земле и спит, как любой другой человек, поскольку он устает. Не стоит заблуждаться. Те, которые считают себя избранниками небес, очень заблуждаются… Однако это не относится к Израилю…