Шрифт:
— Как хорошо! — пробормотала она.
Теперь шум водопада был громким, и вокруг толпились люди, кто в плаще, кто голый, и им с Грациано приходилось проталкиваться между ними. Она видела, что на нее смотрят, но ей было все равно, она чувствовала, как к ней прикасаются, но ее это не волновало.
Единственное, что было важно, — не отрываться от Грациано.
«Я не потеряюсь…»
Вода, текущая под ногами, стала просто горячей, такой, как в ванне. Они преодолели последнее препятствие. Немцев, судя по говору.
И оказались перед небольшим водопадом, над спускавшимися вниз, как террасы, бассейнами, большими и маленькими, в самом низу превращавшимися в темное озеро. Мощный прожектор, закрепленный на стене развалюхи, окрашивал туман в желтый цвет. Сперва Флоре показалось, что в бассейнах никого нет, но она ошиблась: приглядевшись, она рассмотрела множество темных голов, высовывавшихся из воды.
— Осторожно, не поскользнись.
Скала была покрыта слоем мокрых водорослей.
— А теперь будет классно… — прокричал Грациано, пытаясь заглушить шум водопада.
Флора попробовала ногой воду в одном бассейне, потом в другом. Это было слишком хорошо. Она попробовала присесть в одну из этих природных ванн, но Грациано ее вытащил.
— Пойдем дальше. Там глубже, в стороне от этой толпы.
Флора хотела сказать, что ей и так замечательно, но последовала за ним. Они вошли в большой бассейн, но он кишел людьми, все хихикали, брызгали друг другу в лицо грязью, парочки обнимались. Она чувствовала, как ее касаются чужие ноги, животы, руки. Они вошли в другой водоем, достаточно глубокий, чтобы поплавать, но и там было полно народу (все мужчины); все распевали: «А любим мы цыпляток, барашков и пулярок, они нежны и мягки, получше чем треска».
— Здесь сплошные педики, — скривившись, произнес Грациано.
«А, так тут еще и педики…»
В воздухе, кроме серы и пара, витала какая-то странная эйфория, бесстыдная чувственность, аромат плотской радости, и он обволакивал Флору и, с одной стороны, смущал, с другой, возбуждал, она чувствовала себя комнатной собачкой, которая потерялась и очутилась вдруг в стае охотничьих псов.
В одном из бассейнов она наконец увидела светловолосых женщин, видимо, немок, которые вылезали на берег и ныряли в воду в чем мать родила, и каждое погружение сопровождалось воплями, как на стадионе, и бурными аплодисментами. Буйствовала группка парней в плавках, надетых на головы как шапочки.
— Пойдем, не останавливайся. Вот сюда.
И они начали медленно, с трудом взбираться вдоль водопада. По огромным влажным, очень скользким камням. Флоре приходилось цепляться руками и ногами. Водопад оглушительно грохотал. Голова по-прежнему кружилась, и каждый шаг давался с трудом. Перед ней возник ровный подъем, по нему стекала вода. Она не сможет тут подняться.
Зачем?
Зачем Грациано туда идет?
«Ты знаешь зачем».
Часть ее сознания, которая сейчас отступила на задний план, но при этом оставалась ясной и была способна разгадать тайны мироздания и ее жизни, все тут же ей объяснила.
«Потому что он собирается тебя трахнуть».
История с резюме он придумал только как предлог.
Хотя она отказывалась понимать, но на самом деле поняла сразу, едва увидела его на пороге с бутылкой виски в руках.
«Значит, будем трахаться…» Ее разбирал смех.
Ни в каких самых безумных фантазиях она не могла бы вообразить, что это случится вот так, в подобном месте, с таким мужчиной, как Грациано.
Она всегда знала, что нужно это сделать. Как можно быстрее. До того, как ее целомудрие станет хроническим и обречет ее на вечное горькое старое девство. До того, как ее разум начнет шутить дурные шутки. До того, как она начнет этого бояться.
Но она мечтала о том, что ее первый раз будет совсем иным. Романтическим, с нежным мужчиной (вроде Харрисона Форда), который очарует ее, скажет ей столько всего прекрасного, поклянется ей в вечной любви в стихах.
А вот оно все как обернулось, вот кто с ней, пляжный секс-символ, мистер Кобельеро с крашеными волосами и сережками в ушах, массовик-затейник из деревушки Вальтур.
Она знала, что ничего не значит для Грациано. Просто очередное имя в бесконечном списке. Коробочка, из которой достанут бутерброд, съедят и выкинут ее на дорогу.
Но это было не важно.
Совершенно не важно.
«Я всегда буду его любить за то, что он сделал».
Внес ее в список. Как множество других (красивых, страшных, глупых, умных), согласившихся провести с ним ночь, давших его члену войти в них. Женщин, занимавшихся сексом так же просто, как евших и чистивших зубы. Женщин, которые жили.
Нормальных женщин.
«Потому что секс — это норма».
«А ты не боишься?»
«Боюсь, конечно. И даже очень. У меня ноги дрожат, я даже подниматься не могу».