— Э-э… это просто такая игра. — Алонсо почему-то расхотелось посвящать друга в страшные тайны деда.

— Может быть, то, о чем говорится в нашей Книге: «Все суета сует и всяческая суета»?

— Может быть. Давай сыграем в мавров и вестготов. Я буду великим Тариком, а ты — графом Родриго.

— Ну вот опять! — запротестовал Рафаэль, тут же забыв о сходстве между явью и сновидением. — С какой стати всегда я должен быть тем, кто терпит поражение?

— Ладно, я буду Тариком, а ты и Дина — верными воинами ислама, и я скажу вам: «О люди! Куда бежать?!»

Алонсо вскочил на ноги, отдал зеркальце Дине и встал в горделивую позу, вскинув голову, что, как казалось, должно было соответствовать драматизму момента.

— Море за вами! Враг перед вами! — произносил он звонким голосом. — У вас нет ничего, кроме стойкости и терпения!

— «Ничего, кроме стойкости и терпения!» — нарочито пискляво передразнила Дина и бросилась наутек. Алонсо подался было за ней, но она уже вбежала в дом.

— С такими воинами ты не скоро завоюешь страну Аль-Андалус [1] , — заметил Рафаэль.

Об этой фразе Алонсо размышлял по дороге домой. Идти было недолго: дом книготорговца Ибрагима Алькади находился на улице, примыкавшей к ограде рынка Алькайсерия.

— Все гордятся воинами и полководцами. И христиане, и мы, — рассуждал Алонсо, когда они с дедом вечером разбирали рукописи и печатные книги. — Даже евреи, хоть у них и нет своей страны. Они восемь дней празднуют в честь Маккавеев, которые когда-то разгромили греков.

Дед с любопытством поднял на Алонсо бесцветные глаза, ожидая продолжения.

— Но ведь все эти воины сражались и убивали врагов, — рассуждал внук. — Именно за это их и считают героями. Почему же ты учишь меня никого не убивать? А если, когда я вырасту, христиане нападут на Гранаду? Как же я смогу воевать в славном войске эмира, если буду стараться никого не убить? Разве это возможно?

Ибрагим с трудом встал с циновки и проковылял, опираясь на посох, к столу, где лежала совсем недавно выполненная искусной рукой мастера-переписчика сказка о девушке-иприте, которая влюбилась в юношу-гончара и вселилась в него.

— Да и в школе учитель говорит, что тот, кто погиб в священной войне, сразу попадает в рай. А ты постоянно повторяешь мне, что надо стараться, чтобы меня никто не убил.

— Про восьмидневный праздник ты знаешь от Рафаэля? — спросил дед.

— Да, зимой я был у них дома, и они угощали меня вкусными пончиками в честь своего праздника.

Старый Ибрагим любовно разгладил слегка согнувшийся край рукописи. Невольно проследовав взглядом за этим движением, Алонсо прочитал заголовок трактата на кастильском языке: «Практическая музыка». Сочинитель — Бартоломе Рамос де Пареха.

— Алонсо, ты до сих пор ничего не ел!

Мальчик и старик не заметили, как в комнату вошла Сеферина. Бесшумную походку Алонсо унаследовал от нее.

— Мама, не называй меня так! Меня уже дети дразнят на улицах.

— Хорошо, Али, пойдем, поешь плов с маслинами.

После ужина мальчик вернулся в комнату деда, чтобы задать ему мучающие его вопросы, но у Ибрагима был посетитель, с которым дед обсуждал какой-то толстенный том. Было ясно, что беседа затянется надолго, и мальчик решил перенести разговор с дедом на следующий день.

Ночью ему приснилась влюбленная в него прекрасная персидская царевна, которая неожиданно превратилась в демона-иприта. Алонсо испугался, что она вселится в него, и проснулся, все еще помня свой страх. Он лежал неподвижно, пока успокаивалось колотящееся в груди сердце. Снова и снова перед его мысленным взором повторялась сцена превращения чарующей женской улыбки в чудовищный оскал злого духа.

Неожиданно Алонсо осенило, что он может попытаться изменить этот сон. Но как он мог снова оказаться в том же самом сновидении? И каким должен быть новый сюжет? Может быть, Алонсо следовало вообразить, что злой дух снова обретает черты юной красавицы? Но разве после случившегося можно было всерьез поверить в то, что это настоящая принцесса?

Устав от размышлений и усилий, Алонсо заснул, и больше ему в эту ночь ничего не снилось.

В последующие дни он забыл о странных наставлениях деда — слишком много было дел. По настоянию Ибрагима он не только овладевал всеми тонкостями производства книг, но и учился понимать написаное в них. Для этого Алонсо приходилось изучать латынь и древнееврейский, что для мальчика в мусульманской Гранаде было не вполне обычным занятием.

Впрочем, оба языка давались ему без особого труда (чего нельзя было сказать о математике). Еврейский во многом был похож на арабский, а латынь напоминала кастильский — язык, на котором мать разговаривала с ним с самого детства. Сеферина была из семьи кордовских мавров, принявших христианство два поколения назад. Выйдя замуж за Дауда, она переселилась с ним в эмират Гранады — последний оплот ислама на Пиренейском полуострове.