Рольдо промолчал, сердито уставившись на дорогу. Этого человека они подобрали по дороге, еще вчера, и старый жонглер едва ли был рад этому. Он никогда не любил подпускать слишком близко к себе тех, кого не мог понять, а этот малый был как раз из такой породы.

Как и ныне, за день до этого фургон катился по тракту, миновав небольшое селение, явно слишком бедное, чтобы останавливаться там и давать представление. Точно так же лошадьми правил Рольдо, но рядом с ним сидела Мария, девчушка лет пятнадцати. Вдвоем, вместе со своим старшим братом, в те минуты крепко спавшим в темном и прохладном нутре фургона, Мария развлекала охочую до зрелищ публику акробатическими трюками. И народ замирал от восторга и страха одновременно, когда эта тонкая, точно тростинка, девочка шла по канату, на руках, с завязанными глазами, едва ли не в десятке ярдов над землей. Ее тело, точно лишенное костей, гнулось, текло, словно воск, и честной люд, увидев, как Мария скручивается колесом или извивается, точно змея, спешил развязать свои кошельки.

А потом они с Винчете порхали над площадью, подкидывая друг друга, и, сделав тройное сальто, в полете бросали друг другу цветы и ленты из невесомого шелка. В такие моменты казалось, что над этими двумя не властна земная тяга, и зеваки без сожаления расставались не то, что с медью, с серебром, восторженно закатывая при этом глаза.

Сам Рольдо ограничивался тем, что мог часами подбрасывать и ловить полдюжины яблок, зажженных факелов или остро оточенных ножей, причем равно ловко он это проделал и с завязанными глазами. Кроме того, жонглер освоил за годы странствий и искусство мима, потешая публику всяческими кривляньями.

Был с ними еще Бернард, тот самый силач, способный завязывать узлом подковы и поднимать коней, а также старая Сибилла, гадалка, ведавшая тайны судеб и умевшая входить в настоящий магический транс. Вот, собственно, и вся компания. Они знали друг друга давно, вместе странствуя по свету и пропивая, проматывая заработанные не без труда денежки в придорожных кабаках.

Мария, глаза который были не в пример острее, чем у самого Рольдо, и заметила шагавшего по обочине тракта путника, обращенного спиной к повозке. Он не мог не слышать скрип плохо смазанных колес, но не оборачивался, упорно двигаясь вперед, к только ему и ведомой цели.

– Рольдо, давай подберем его, - вдруг попросила девчушка, коснувшись руки жонглера.
– Должно быть, он идет так уже долго, и очень устал.

Она всегда была жалостливой, обладая редким даром сочувствия. Порой Мария тащила в фургон всякую живность, вроде котят и щенков, а раз где-то поймала ручную крысу, прожившую с циркачами целый год, а затем куда-то пропавшую. И Рольдо, да и не он один, часто ругал свою спутницу за это сострадание, ведь она не видела разницы между брошенным котенком и безродным бродягой, встреченным в каком-нибудь глухом краю.

– Он идет своей дорогой, - проворчал жонглер.
– А у нас своя. Не стоит привечать всяких незнакомцев, ведь мы не знаем, кто он. Говорят, тут полно разбойников, и я не хочу, чтобы один из них ехал с нами, а потом, ночью, перерезал всем глотки и ушел обратно в лес, - мрачно произнес Рольдо, сурово взглянув на девчонку.
– Доведет когда-нибудь до беды твоя доверчивость, Мария!

Но, поравнявшись с путником, неутомимо мерившим тракт широкими шагами привычного к странствиям человека, жонглер, перехватив укоризненный, полный детской обиды взгляд своей спутницы, все же сменил гнев на милость.

– Далеко ли идешь, почтенный?
– окликнул путника возница, всей душой надеясь, что этот человек окажется просто крестьянином, ходившим в соседнюю деревню. Рольдо, хоть и злился на Марию, отказать глупой девчонке не мог, относясь к ней прямо-таки с отеческой заботой.

– Иду, пока тракт не кончится, - обернувшись, бросил с усмешкой путник.
– А тебе, приятель, что за забота?

Жонглер придержал упряжку, пару смирных лошаденок, купленных в одном поселке на востоке Келота. И точно так же сбавил шаг пешеход, с интересом уставившись на Рольдо, из-за плеча которого выглядывала Мария. Собственно, стоило только этому малому увидеть девчонку, о вознице он забыл, ибо мало бывает некрасивых девушке в пятнадцать лет, а спутница Рольдо могла затмить любую даму, будь та хоть трижды в шелке и жемчугах. В прочем, циркач больше обеспокоился бы на счет встречного путника, если бы тот стал вдруг восторженно любоваться одутловатой физиономией самого Рольдо.

Девушка неизменно привлекала внимание своей чистотой и врожденным изяществом, где бы она ни появлялась, одна или со своими спутниками. Тугие огненно-рыжие кудри упрямо выбивались из-под чепца, и мужчины бросались на них, точно бык - на алый плащ. Вздернутый носик, чуть припухлые губки, казалось, так и просившие впиться в них страстным поцелуем, и пронзительно-зеленые глаза никого не оставляли равнодушным, и порой Винченте, оберегавшему сестру, как самое ценное сокровище, приходилось успокаивать самых горячих ухажеров с помощью кулаков или даже ножа.

К счастью, акробат умел постоять за себя, к тому же на его пути пока не попадались действительно опасные противник, вроде мающихся бездельем сынков какого-нибудь сеньора. Ну а если приходилось совсем туго, к драчунам достаточно было просто приблизиться Бернарду, при виде которого у самых отъявленных задир вдруг появлялись некие спешные дела где-то невообразимо далеко. Брошенный здоровяком исподлобья угрюмый взгляд мгновенно охлаждал пыл любого задиры, неважно, был тот с голыми руками или добрым куском закаленного железа.