– Так странно, мам! Вот у тебя почти нет денег, ты еле сводишь концы с концами - но случись что, ты первая помогаешь людям. Не только мне. А эти жлобы, Колины родители, сами из Мухосранска приехали, татарскую нефть гоняли, загоняли, приватизировали, обманывали всех подряд. И вот теперь у них денег хоть жопой жуй, а ведь никому не помогут.

– Так дело ведь не в том, сколько у тебя денег, а в том, что ты с этими деньгами делаешь. Вот сделаешь что-то хорошее - и тебе легче на душе становится, а зажал ты их, живешь с ними в обнимку - и свет в тебя не проникнет.

– А этим зачем свет? Им и так хорошо. А ты ведь не счастлива.

– С чего ты взяла? Разве люди бывают счастливы, только если у них денег много? Нет, и без этого можно быть счастливым. Есть столько вещей, которые ни за какие деньги не купишь.

– И еще есть очень много вещей, которые ты хочешь купить, а не можешь, - показала свой цинизм Кати. Она же не хотела становиться такой. Видит Бог, она была другой. Верила во многое, невзирая ни на логику, ни на опыт, - но у всего, даже у веры есть свои пределы.

– Ну купишь ты их. Пару дней счастья, а потом что? Пустота.

– А с любовью не так? Это же тоже несколько месяцев эйфории, а потом пустота.

– А это просто не любовь. Ладно, давай езжай, пока у тебя из щеки вторая голова не выросла, - сурово приказала мать, а смиренная дочь послушалась. Ее так воспитали.

Кати поклялась к утру привезти все, что останется, а в пятницу вернуть общую сумму долга.

Оказалось, зуб рос вне зубной дуги, случилось воспаление надкостницы, и мудрость подлежала немедленному уничтожению. Кати наложили три шва, у зуба были корни больше трех сантиметров.

Она вернулась домой к матери под утро. С оставшимися деньгами. Все бережно уложила матери в кошелек в порядке убывания купюр. И легла в своей детской комнате, скукожившись, не разбирая дивана.

Шумела набережная, стучали соседи и кто-то кричал: «Сукины дети, опять зассали весь подъезд» на лестничной клетке. Кати ничего не чувствовала. Даже зубной боли.

Вечером следующего дня девушка вернулась в съемную квартиру и принялась убирать кухню после семейных боев, резала пальцы осколками, слизывала кровь, сплевывала слезы. Это и есть брак.

Но теперь Кати понимала, что не всегда брак есть любовь. Посреди ночи Николай вернулся в квартиру, прошел в спальню прямо в обуви. И бросил на кровать скомканные десять тысяч рублей.

Он посмотрел на мусорный мешок, наполненный разбитыми чашками и надеждами, в прихожей.

– А ведь могла попросить по-хорошему. Ты посмотри, что вчера устроила.

Он был напряжен и безучастен.

– Мне не нужны твои деньги - оставь себе. Я справлюсь.
– Кати подняла глаза с книги на него, потом опустила взгляд на его грязные ботинки и добавила: - Ты можешь спать с кем попало, встречаться с кем хочешь, только, пожалуйста, снимай ботинки, не ступая на паркет.

– И тебе совсем не больно такое говорить?

– Мне больно, когда ты оставляешь грязь и соль с улицы на паркете - вот это мне как ножом по сердцу.
– Кати теперь стояла двумя ногами на земле, оставив мечты и сказки где-то вчера. Или чуть раньше, просто еще не успела предоставить себе отчет о случившемся.

– И тебе не жаль?
– До Николая вдруг дошло, что Кати уже не та, что была несколько лет назад. Другие глаза, другой голос - она зачерствела и закалилась... Больше не было той девчонки с открытыми глазами, которая вызывала умиление одним только взглядом. Перед ним сидела удрученная, жестокая, холодная женщина с внешностью все той же Кати. Но с чужими - уже не родными глазами.

– Мне жаль, что я уже не могу на тебя обидеться и разозлиться. Мне жаль, что нам не о чем говорить, но еще больше мне жаль, что мне уже совсем не жаль.
– Кати была как никогда честна. И не пыталась сглаживать острые углы. Их брак - сплошной многоугольник.

– Ты любила меня когда-нибудь?
– Николай присел на край кровати.

– Наверное, да. Но сейчас уже и не вспомню, когда это было. Пару лет назад, когда мы хотели детей и были уверены друг в друге.

– Признайся, скажи, что никогда меня не любила, что тебе просто нравилось, как ты могла мной управлять, давить и продавливать. И я соглашался. И делал все так, как ты этого хотела. Ты хоть раз задавалась вопросом, счастлив ли я?

– И тут мы с тобой оказались солидарны. Впервые у нас одинаковые претензии друг к другу.

Они оба были заперты в безысходности брака, в безымянных обидах, в безденежье, в безобразном стечении обстоятельств.

– А зачем все это нужно, если мы не счастливы?
– резюмировал Николай.

– Давай разведемся, - подвела черту Кати.

Николай стоял на пороге и не знал, стоит ли заходить в квартиру или, может... уехать... прочь. Подальше. Дать Кати время остыть... Хотя какое время - она и так уже ко всему остыла. А главное, к нему - собственному мужу. И Николай ретировался.