Начало светать. Приближалась развязка. Эмери нарушил тишину:

— Если индейцы догадаются, что мы здесь, нам крышка.

— И все же несколько минут у нас и в этом случае будет.

— И что ты тогда собираешься сделать?

— Единственный наш шанс в этом случае — взять в плен вождя. Если он будет нашим заложником, мы сможем вести с ними переговоры.

Снаружи донесся характерный крик, который издает индеец, если хочет предупредить свое племя о большой опасности.

— Это вождь? Посмотри, Чарли, быстрее, быстрее!

Уже рассвело настолько, что, когда я прислонил голову к щели, смог увидеть все, до самого ручейка. Кричал сам Большая Стрела. Все команчи были уже на ногах. Сначала была полная неразбериха, но уже через несколько минут все стихло. Вождь отдал приказание, и его воины тут же вскочили на лошадей — в погоню за нами. В лагере остались только трое — сам Большая Стрела и двое караульных, упустивших нас. Вождь тяжело опустился на землю. Двое проштрафившихся держались на некотором отдалении от него, не смея даже взглянуть на вождя.

— Команчи скоро вернутся, — сказал Эмери.

— Почему ты так думаешь? — спросил я.

— Как только они поднимутся на плоскогорье и не увидят нас, сразу же догадаются, что мы остались в долине.

— Вряд ли. Скорее они решат, что мы ушли уже достаточно далеко.

Минут через пятнадцать вернулся один из уехавших индейцев и что-то сказал Большой Стреле. Вождь без раздумий вскочил в седло. То же самое по его приказу сделали и двое опальных команчей. Через несколько минут все они скрылись из виду. Ружья наши остались лежать там же, где и лежали.

— Выходим! — закричал Эмери.

— Еще рано, — охладил его я. — Пусть отъедут подальше, а то, не дай Бог, обернутся…

Прошло еще минут десять, и мы сдвинули наконец плиту. Потом поставили ее на место. И только после этого кинулись к нашему оружию. Нашу радость может понять только вестмен или охотник, и, я думаю, они согласятся с нами, что радость эта была поистине безмерной.

Однако вождь мог вернуться в любую минуту, и не один. Мы сочли за лучшее до поры до времени спрятаться в расселине неподалеку от могилы вождя, и правильно сделали. Вскоре послышался стук копыт. Виннету осторожно выглянул из-за камней и прошептал:

— Вождь вернулся.

— Один?

— Да.

Стук копыт стих. Большая Стрела спрыгнул с коня, огляделся, но, ничего не заметив, снова вскочил в седло и уехал.

— Что будем делать? — спросил Эмери.

— Надо взять его в плен, но не здесь, — ответил я.

Мы примерно представили себе, как поедет Большая Стрела, и бегом бросились наперерез вождю команчей. Дух перевели только у большого камня, стоявшего на самом краю Долины Смерти.

— Пусть мои братья отойдут чуть подальше, — сказал Виннету, — а я прыгну с вершины этого камня сзади на вождя.

Все вышло точно так, как задумал Виннету. Мы с Эмери отошли, вскоре услышали стук копыт, потом приглушенный крик, бросились на него и помогли Виннету стащить вождя с коня, разоружили его и связали ему руки своими лассо. Через несколько минут спеленутый, как младенец, вождь команчей лежал на полу ближайшей пещеры.

— Мои братья могут остаться здесь, с ним, — сказал Виннету, — а я поскачу вверх, посмотрю, чем там заняты команчи.

И он ушел. Невозможно передать словами ту ярость, которая читалась в глазах вождя, смотревшего на нас. Играя желваками, он спросил меня сквозь зубы:

— Где прятался Шеттерхэнд со своими друзьями?

— В могиле твоего отца.

— Уфф! Но почему вы не убежали сразу же, как выбрались оттуда?

— Потому что мы не хотели уходить без своего оружия и лошадей.

— Виннету и Шеттерхэнд видят далеко, — произнес он очень тихо, одними губами, словно говорил это сам себе.

— Безусловно, — ответил я, — и нам не придется прислуживать твоему отцу в Стране Вечной Охоты.

— Но мои воины близко!

— Близко. Но разве ты никогда не слышал о том, как стреляют наши ружья?

— Да. Злой дух подарил тебе твои ружья, если ты можешь стрелять из них так часто, как захочешь, даже не перезаряжая их.

Он замолчал, глядя на меня с невыразимой тоской. Потом спросил:

— Что вы со мной сделаете?

— Ты уготовил нам смерть мучительную. Сам подумай: что может ожидать такого человека, когда мучитель и жертва меняются ролями?

— Я все понимаю… Но учтите, из моих уст, несмотря ни на какие мучения, не вырвется ни звука.