«Когда-то и я так начинал»,— подумал Гимаев, тепло глядя вслед механику.

Тарас все-таки слово сдержал: правда, не на другой день, а через неделю, но появился в комнате у Максуда телефон. Не телефон, а целый агрегат с блоком памяти, кнопочным набором цифр — прямо-таки министерский.

В тот же день он позвонил Каринэ.

— Максуд, дорогой, наконец-то! Я уже извелась, не знаю, что и подумать. Собралась в субботу в Джизак разыскивать тебя. Откуда ты звонишь?

— Представь, из собственной комнаты, по персональному телефону!

— Не может быть, ты так хорошо устроился? Не томи, дай запишу номер.

— Только при условии, что ты будешь укладываться в собственную стипендию, платя за телефонные разговоры.

— Интересная у тебя работа?

— Скорее нужная. А вообще-то я доволен. Спасибо тебе за Джизак.

— Так я приеду в субботу? Я очень соскучилась.

— Я тоже,— сказал Гимаев.

С высоты своего крана Гимаев и стройку теперь видел как-то по-другому — изнутри, что ли. Там, на земле, когда он был прорабом, начальником участка, взгляд на стройку у него был несколько иным. А угол зрения, оказывается, ох как важен: видишь картину каждый раз по-новому. И сейчас он не особенно жалел, что так вышло с работой, потому что был уверен: опыт, возможность повариться в рабочем котле ему непременно пригодятся. А в том, что должность крановщика — временный этап в его биографии, он не сомневался, хотя пока и не знал, что будет делать дальше.

С соседками своими, крановщицами, Гимаев сдружился быстро, да и как было не сдружиться, если бегали они к нему на дню не один раз и не всегда за помощью в ремонте. Строительство, на взгляд непосвященного человека, кажется единым целым, хотя это не совсем так. Строительство — это десятки осколков, собранных вместе, для которых, однако, до сих пор не найден суперцемент. Так, кран принадлежал управлению механизации, а строила совсем другая организация. Крановщики, так получается — чужаки в больших коллективах, и строители обычно оказывают давление на них, заставляя поднимать сверхнормативный груз, иногда плохо зачаленный, а то и вовсе такие грузы, которые вообще поднимать запрещено: например, заставляют производить работы на высоте в подвесных люльках с людьми. Куда крановщику деваться? Ведь оплата почасовая, и проставляют эти часы те же люди, которые толкают на нарушение.

Но женский ум изворотлив: уже через месяц после того, как появился на ИВЦ Гимаев, они стали величать его своим бригадиром, старшим, и чуть что — бежали к нему. Надо отдать должное, по пустякам не тревожили. Гимаев от самозваного бригадирства не отказывался, понимал: только так он мог помочь задерганным крановщицам. Он выслушивал прораба или бригадира, задавал ему несколько вопросов по характеристике крана, на которые, как правило, те не могли ответить, хоть и обязаны были, а затем просил сделать запись в вахтенном журнале и лично руководить подъемом запрещенного груза, или просил вызвать инспектора «Госгортехнадзора», если уж так настаивают на своей правоте. На этом конфликт исчерпывался до следующего раза.

На рабочем месте появился у него и целый набор инструментов, мелкие неполадки на соседних кранах он устранял сам.

Как-то в день получки механик сказал ему:

— Максуд, такое впечатление, что ты все умеешь… Пожалуйста, подскажи, как мне отблагодарить тебя, я чувствую себя большим должником.

— Брось… — попытался отмахнуться Максуд.

— Да я всерьез, не перебивай. Вот ты решил проблему схода кранов — цены нет твоему предложению, и все об этом в управлении знают. Хотел оформить как рационализацию, но кто же пропустит: новый кран и без рацпредложений не должен сходить с рельсов… Пойдем дальше. Вот уже три месяца техничку почти не вызывают в ваш микрорайон, где стоят четыре крана, а раньше она там бывала чуть не ежедневно. Фактически ты высвободил единицу слесаря-ремонтника высокого разряда с гораздо большим окладом, чем у тебя. У меня есть фонд заработной платы, но как я заплачу тебе? Не положено. Просил прорабов закрывать тебе больше часов, так они тебя терпеть не могут, говорят: таких умных им на объекте не надо, хотя претензий к твоей работе и крану у них нет. А иные девчонки, которые ладят с прорабами, каждый месяц получают гораздо больше тебя… Если перевести тебя в ремонтники, где ты будешь получать больше, значит, явный ущерб моей работе, моей идее. А я хочу убедить начальство, что у крана должен быть настоящий хозяин, и тогда он будет служить долго и безаварийно… Так скажи мне, как заплатить человеку за хорошую работу, отдать то, что он явно заработал?

— Чего не знаю, дорогой Акрам, того не знаю. А насчет поощрения… Ты ведь плов организовал, как обещал, вот и спасибо.

— Так то — частная инициатива, личный жест. Меня сейчас другие формы вознаграждения интересуют: чтобы человек получал за труд действительно достойно.

…На Седьмое ноября обновляли Доску почета в управлении, и фотография Гимаева заняла место в самом центре. Кроме Акрама, с которым у Гимаева сложились приятельские отношения, благоволила к нему Алла Андреевна, всюду упоминавшая о том, какого парня она отыскала для управления. Она-то и посоветовала Гимаеву подать заявление на квартиру. Ладил он и с ремонтниками Акрама, и с монтажниками: он показал им такой удобный метод запасовки грузового троса,— а в нем сто шестьдесят метров,— что те аж ахнули: как, мол, до сих пор сами не додумались?

Вообще-то ремонтники и, особенно, монтажники зазывали Гимаева к себе в бригаду и не понимали, отчего тот держится за кран. Несколько иначе обстояли у него дела с рабочими на объекте. Нет, с бетонщиками своими он ладил, они на него не кричали, не оказывали давления, как на соседних крановщиц. Как потом они скажут, почувствовали, что пришел мужик самостоятельный. Но держались сами по себе, на перекуры не зазывали, обедали отдельно. Гимаев обедал со своими крановщицами. Но однажды бригадир бетонщиков предложил пообедать вместе, с утра уже возле подсобки кто-то из рабочих готовил в большом казане плов, и аромат его долетал высоко, до самой кабины крана.

Когда его позвали, бригада уже сидела за столом: две бутылки водки, бутылка вина, зелень, салаты, лепешки. Гимаеву предложили пройти на самое почетное место.

— Я сейчас,— сказал он и, забрав со стола бутылки, вышел во двор.

На глазах изумленного кашевара закинул специально выстуженные бутылки подальше, на свалку металлоконструкций; звон разбитого стекла был хорошо слышен в бытовке. За столом все сидели молча, опустив головы, а бригадир сказал:

— Ты что — псих?

— А что, жалко? — улыбнулся Максуд.