Другой шофер, на тридцать лет моложе целинника, москвич, усмехаясь, рассказывал, как всего полгода назад на реконструкции одного из столичных заводов, где рыли в сложных условиях глубокий котлован, он на десятитонной машине по очень крутой стене вывозил грунт на территорию метрах в ста от места погрузки. Труднейшая работа, большого мастерства и напряжения от водителя требующая. Работа спорилась, и заказчик был доволен, да вот тонно-километры не набегали, и выходил у шофера заработок в день три-четыре рубля. Кто же будет, рискуя свернуть себе шею, работать за три рубля? Ну, завод, конечно, «писал» ему несуществующие километры, чтобы классный и добросовестный водитель получил свою десятку в день. А к концу дня приходилось перекручивать счетчик до отмеченного в наряде километража. Но это было бы полбеды, а вот куда девать солярку? Пытался шофер у себя на автобазе просить, чтоб не заправляли машину, так учетчица на дыбы: куда буду девать твою солярку, километраж-то налицо, списать требуется. За излишек, как и за недостачу, по головке ее не погладят. Так и сливал каждый день в котлован шестьдесят литров — шесть ведер солярки, да час на заправке в очереди ежедневно терял! Это при нынешнем-то режиме экономии, при нынешних сложностях со снабжением горюче-смазочными материалами, при нынешних ценах на бензин на мировом рынке!

Земляки москвича, слушавшие невеселую исповедь, еще добавили, что за последние годы в столице еще несколько комплексов, считай, построены на солярке. Там та же самая история была.

Февраль стоял тоже дождливый, с частыми мокрыми снегопадами, на стройках развезло дороги — ни пройти, ни проехать. О толковой работе пока не могло быть и речи; наверное, поэтому — до лучших времен — разговоры о переводе крановщиков в бригады прекратились. Строители и сами не вырабатывали получаемую зарплату, а процентовали объемы вперед, надеясь весной и летом отработать взятый аванс.

На Восьмое марта, когда распогодилось и кое-где даже проклюнулись степные тюльпаны, Максуда пригласили на свадьбу. Наконец-то ненаглядная его соседа Тараса дала согласие. На свадьбу Тараса приехали Каринэ с Натальей, они-то и привезли в Джизак первые тюльпаны.

Сразу после праздника Гимаева вызвали в партком управления. В просторной комнате кроме парторга находились начальник управления, главный инженер и начальник отдела труда и заработной платы. Предложив сесть и коротко расспросив о работе, об общежитейском житье-бытье — восточная традиция, в соответствии с которой не начинают беседы с вопросов в лоб,— парторг сказал:

— Вы, Гимаев, известный рабочий, передовик, представлены не только у нас, но и на городской Доске почета. Пользуетесь и у своих коллег, и у нас, администрации, авторитетом. А вызвали мы вас вот по какому поводу… Хотя, главный инженер все в лучшем виде доложит.

— Идея для вас, думаю, не новая,— начал главный, глядя на Максуда. — Знаю, что слух в коллективе прошел еще два-три месяца назад. Речь идет о переводе крановщиков в бригады строителей… Что ж, в этом есть много разумного. К тому же предложение спущено сверху, понимаете? — главный инженер высоко поднял палец, обнажив худую волосатую руку.— А мы — передовое управление в тресте, должны подать пример, так сказать, стать инициаторами. Нам совсем не хотелось бы, чтобы перестройка выглядела как проявление волевого начала, проведена была по приказу. Поэтому мы решили созвать рабочее собрание, и надо, чтобы кто-то из крановщиков выступил в поддержку идеи. Мы долго думали, и выбор пал на вас — ваше слово будет иметь вес.

— Почему же на меня? — спросил Гимаев.

Главный инженер нахмурился.

— Разве парторг неясно объяснил, почему?

— Что ж, если я пользуюсь авторитетом и уважением, по-вашему, я не могу иметь собственного мнения? — спросил Максуд.

— А вы что же, против? — не скрывая удивления, вмешался в разговор начальник управления.

— Пожалуй, да. Мне кажется, столь важное нововведение следует опробовать сначала в нескольких бригадах. Идея, чтобы крановщик был материально заинтересован в делах строителей — замечательная, важная. Но нельзя же забывать и о кранах, как можно всерьез говорить о хозяйском отношении к ним, если крановщик никак не подчиняется вам, и какова будет его квалификация, если он выпадает из среды механизаторов? Нет, это дело сгоряча делать не следует.

И Гимаев кратко изложил суть.

— Выходит, кругом ничего не понимают, а вам все так предельно ясно? — не скрывая недовольства, сказал главный инженер.

— Беда в том и состоит, что подобные ошибки чаше всего распространяются широко; лучше, если бы они выявлялись в одном месте, в одном регионе. Вот тогда даже ошибка оказалась бы и морально, и материально выгодна — на ней, на наглядном примере, научились бы остальные. Что касается меня, я убежден, что идея в таком виде продумана не до конца, нуждается в практической проверке. А главное, я не хочу быть застрельщиком в деле, которое считаю скоропалительным, даже если оно с помпой внедряется по всей республике…

Распрощались холодно.

— Ну, ты, брат, даешь жару! Начальству такую свинью подложить, а! Не знают, как с тобой и быть… не укладываешься в привычный стандарт. Думали обласкать тебя, оказать доверие, а у тебя своя позиция… В общем, шум в управлении,— рассказывал Гимаеву Акрам, приехавший на объект. — Одного жаль, Максуд: ни я на планерке, ни ты в парткоме не убедили руководство отказаться от передачи крановщиков строителям. Уже одобрена другая кандидатура застрельщика, на этот раз пройдет без осечки. Теперь поставили не на опыт и авторитет, а на молодость и энтузиазм. Ей, молодой этой, по-моему, все равно, какой почин поддержать, я-то ее знаю.

— Не отчаивайся, Акрам, время покажет — кто прав, и скоро покажет. Ты пытался отстоять свою позицию, а это уже само по себе заслуживает уважения,— успокоил Гимаев товарища.

Стремительна весна в джизакской степи: в один день заполыхали огнем полевые маки, зацвел миндаль, словно осыпанные снегом стояли в садах яблони.

Ожили и стройки.

В лучших управлениях, наверстывая упущенное за зиму, работали в полторы, в две смены. Зашевелились и на ИВЦ, объекте Гимаева: когда не срывали подачу панелей, монтировали до темноты.