— Надо было так сразу и сказать. — Тетя Таня вздохнула. — К кому мне нужно обратиться?

Домой дядю Лешу везли на машине «Скорой помощи». Мы с санитаром на носилках снесли его вниз, к машине. Казалось, что дядя Леша спит: глаза его были закрыты, и дышал он ровно и глубоко, как во сне. Тетя Таня шагала рядом с носилками и держала мужа за руку.

— Эдичка! — говорила она, вытирая свободной рукой слезы со своего лица. — А он совсем не бледный, правда? Даже вроде румянец на щеках — или мне это только кажется? Господи, как хорошо, что все обошлось!

У машины нас поджидал доктор. Он отвел меня в сторону и сказал, глядя себе под ноги:

— Попробуйте все-таки договориться с участковым врачом. Трижды в день она ходить к вам не сможет, но хотя бы раз или два в день…

— Я поговорю с ней, — кивнул я.

— Вам, видимо, придется нести какие-то расходы при этом, — продолжал доктор. — Ведь то, о чем вы ее попросите, не входит в круг ее прямых обязанностей.

— Я прилично зарабатываю.

— Ну что ж, мое дело — предупредить вас.

Он хотел уйти, но я остановил его:

— И все-таки хочу спросить вас напоследок: чем все это кончится, по-вашему?

Он поднял глаза и медленно произнес:

— Поймите же наконец: то, что с ним происходит, — это уже вне досягаемости человеческого разума. Поэтому никто не сможет вам сказать, чем все кончится. Никто. Потому что мы бессильны перед этим.

Светка была дома. Она посторонилась в дверях, пропуская носилки и во все глаза глядя на лицо дяди Леши.

— Вот мы и дома, — сказала тетя Таня, словно муж мог ее услышать. И это прозвучало так естественно, что у меня как-то сразу отлегло от сердца, да и Светка вроде повеселела. Мне показалось, что даже дядя Леша облегченно вздохнул, когда мы внесли его в квартиру.

— Тут ему будет лучше, — сказала тетя Таня. — Дома и стены помогают.

В спальне мы переложили дядю Лешу на кровать.

— Эдичка, распахни пошире окно, пожалуйста, — попросила тетя Таня. — Леше сейчас нужно как можно больше свежего воздуха, а у вас за окном сосны.

Я подошел к окну и раскрыл створки. Слабо качались верхушки сосен. Откуда-то издалека доносился шум трамвая. По асфальтовой дорожке, удаляясь от наших окон, шел какой-то человек. Прежде чем повернуть за угол, он обернулся, и я узнал его. Это был «волейболист». Мы встретились взглядами, и он усмехнулся. Где мне довелось видеть такую усмешку раньше, я вспомнил уже потом, когда «волейболист» исчез за углом. Такая усмешка была на физиономии черта с медальона. Нагловатая и неприятная была усмешка.

Вечером за ужином тетя Таня сказала:

— Мы не стесним вас надолго, ребята. Хотя бы недельку поживем у вас — хорошо?

Я поперхнулся.

— Что вы такое говорите, тетя Таня? — возмутилась Светка. — Живите здесь сколько потребуется. Правда, Эдик?

Я, беспрерывно кашляя, закивал головой.

— Спасибо вам, ребята. Но долго мы здесь все равно не пробудем. Если через неделю Леша не придет в себя, я повезу его к нам домой. Там у меня племянница — врач, там будет легче.

— Я завтра заеду в районную поликлинику, вызову участкового врача, — сказал я. — Нужно его привести сюда, и здесь уже договоримся с ним, чтобы приходил к вам ежедневно. Светка, что у тебя завтра с занятиями?

— Зачет у меня завтра.

— Ну тогда, тетя Таня, вы завтра будете здесь одна.

— Да не одна я буду, — сказала она и улыбнулась впервые за несколько последних дней. — Вдвоем мы будем, с Лешей.

Фамилия участкового врача была Папрыкина.

— Зайдите в седьмой кабинет, она сейчас должна быть там, — сказала мне медсестра из регистратуры.

Папрыкина оказалась немолодой полной женщиной с простым лицом. Я рассказал ей все как есть, она молча, не перебивая, выслушала меня, потом вздохнула и сказала:

— Зря вы его забрали из больницы, не надо было этого делать. Ходить я к вам буду, конечно. Помогу, чем смогу. В обед сегодня вас устроит?

— Устроит, — кивнул я. — Вы время подскажите, я подъеду за вами на машине.