После такого нашего ответа неудивительно, что Никсон — как потом выяснилось — поставил свой политический компас на поездку в первую очередь в Китай, а не в СССР.

Через четыре дня я встретился с Киссинджером по его просьбе. По поручению президента, он остановился на трех вопросах: о встрече в верхах, о переговорах по Западному Берлину и по стратегическим вооружениям.

Президент давно отметил неопределенность позиции и колебания советского руководства в вопросе о встрече в верхах, сказал он. Видимо, в Москве есть свои соображения на этот счет, которые президент не может не учитывать. В этой связи президент не считает себя вправе поднимать больше вопрос перед советским руководством о конкретной дате встречи в верхах. Он не может также согласиться с увязкой этого вопроса с предварительным решением другого вопроса (намек на Западный Берлин), хотя и готов продолжать обсуждение, независимо от этого, любых международных проблем. Президент оставляет поэтому вопрос о встрече вообще пока открытым на неопределенное время и не будет больше его поднимать. Он вместе с тем будет готов вернуться к его обсуждению, когда, по мнению Москвы, сложатся условия для такой встречи.

Что касается Западного Берлина, сказал Киссинджер, то события, к сожалению, показали, что решение этого вопроса продвигается медленнее, чем они надеялись. Президент готов, однако, продолжать поиск соглашения. Киссинджер, по его словам, говорил на эту тему с советником канцлера ФРГ Баром, который настроен позитивно (последний действительно немало сделал для улучшения отношений ФРГ с СССР).

Спустя несколько дней Киссинджер, немного остыв, счел все же нужным, с ведома Никсона, опровергнуть появившиеся в американской прессе спекуляции о том, что в подходе к вопросу об улучшении отношений с Пекином администрация США руководствуется антисоветскими соображениями. В целом чувствовалось, что Белый дом хочет как-то сбалансировать возможное влияние последующего флирта между Вашингтоном и Пекином на советско-американские отношения.

В один из вечеров в начале мая у меня была интересная беседа с влиятельным сенатором Саймингтоном. Он устроил ужин „на троих": был еще его друг, сенатор Фулбрайт, председатель сенатского комитета по иностранным делам. Они выразили желание откровенно поговорить со мной о советско-американских отношениях.

По мнению сенаторов, позиция СССР по ряду вопросов достаточно конструктивная и отражает стремление найти взаимные компромиссы. Однако в Москве недостаточно учитывают американскую специфику, когда средства массовой информации, используя закулисные каналы администрации „по умышленной утечке информации", дают направленную, одностороннюю информацию, искажающую истинное положение дел, в том числе и на советско-американских переговорах по разным вопросам.

Таким образом, администрация становилась монопольным обладателем информации в том, что касается отношений с СССР. Москва явно отставала в оперативности и гибкости форм при продвижении в общественное мнение своей позиции, а порой просто упорно отмалчивалась, когда речь шла о конкретных советско-американских переговорах (сенаторы тут были, бесспорно, правы, т. к. Громыко был просто одержим секретностью, и не только представители прессы, но порой и многие советские дипломаты ничего толком не знали о наших позициях, тем более о динамике их развития). Все это ставило и ставит оппозицию в сенате США, подчеркнули мои собеседники, в весьма трудное положение, поскольку мы не имеем конкретных убедительных аргументов против зигзагов Белого дома в переговорах с Москвой.

Короче, они призывали нас продумать вопрос о лучшем пропагандистском обеспечении советской позиции по важнейшим внешнеполитическим проблемам с учетом чисто американской специфики.

Надо сказать, что этот вопрос я ставил перед Москвой неоднократно. Несколько раз он обсуждался на уровне правительства. Принимались решения, но ничего не менялось — громоздкая советская пропагандистская машина, требовавшая согласования на многих уровнях и инстанциях, не поспевала за ходом событий.

В середине мая мне неожиданно позвонил Киссинджер. В Вашингтон прилетел из Женевы Смит, глава американской делегации на переговорах по стратегическим вооружениям. Он представил Никсону меморандум о своей беседе с главой советской делегации послом Семеновым, которая состоялась во время прогулки на лодке по озеру. В меморандуме излагались „соображения Семенова", которые, по убеждению Смита, „открывали, наконец, дорогу к соглашению".

К великому удивлению президента, сказал Киссинджер, соображения Семенова, изложенные в меморандуме, охватили те пункты, по которым сам президент вел негласные переговоры с Советским правительством по конфиденциальному каналу, о чем Смит и его делегация ничего, разумеется, не знали.

Киссинджер запальчиво заявил, что мы пренебрегаем конфиденциальным каналом и стремлением президента Никсона поддерживать личный контакт с советскими руководителями, что мы „предпочитаем" обычные дипломатические каналы, хотя знаем, что они дают много утечек и что это может поставить под удар Никсона и его самого. „Мы можем полностью прекратить использовать этот канал".

Ответил, что использование канала — дело, конечно, добровольное, но уверен, что тут произошло какое-то недоразумение, возможное в сложных условиях ведения переговоров на двух уровнях (как выяснилось впоследствии, Семенов случайно узнал в Москве о переговорах по конфиденциальному каналу и решил сам проявить инициативу в том же направлении).

Тем временем мы вместе с Киссинджером провели в течение недели интенсивное согласование текста обменных писем на высшем уровне, связанных с ограничением систем ПРО. Краткие официальные сообщения на эту тему были опубликованы 20 мая. Одновременно произошел обмен конфиденциальными текстами (Косыгин-Никсон) насчет компромиссной договоренности по ОСВ. Суть ее сводилась к следующему: достигнута договоренность о том, чтобы в текущем году целиком сосредоточиться на решении вопросов, связанных с ограничением систем ПРО, с тем чтобы после заключения отдельного соглашения по ПРО вести активные переговоры по ограничению стратегических наступательных вооружений. В целях содействия созданию более благоприятных условий для достижения соглашения по ограничению стратегических наступательных вооружений считается приемлемой-идея „замораживания" стратегических вооружений и выражается готовность к достижению общей позиции относительно этих вооружений. „Замораживание" не должно затрагивать возможности модернизации и замены таких вооружений.