В Москве было опубликовано резко критическое заявление ТАСС относительно приведения в повышенную боевую готовность вооруженных сил США.

Когда президент на пресс-конференции сравнил последние события на Ближнем Востоке с кубинским кризисом, я позвонил Киссинджеру и обратил его внимание на то, что такое сравнение, по-моему, неуместно.

Через пару часов он перезвонил мне и сказал, что президент согласен со мной в том, что „это было неудачное сравнение". (На этой же пресс-конференции Никсон также заявил, что благодаря „хорошим связям с Брежневым мы не только избежали конфронтации, но и сделали большой шаг вперед в направлении реального мира на Ближнем Востоке".)

Под влиянием последних событий и настроений в советском руководстве Брежнев направил 28 октября следующее многозначительное письмо Никсону: „…У меня лично и у моих товарищей наступил момент кризиса доверия к тому, что вся ведущаяся уже на протяжении недели переписка и все заверения как нам, так и египетской стороне о том, что принимаются меры к прекращению огня и выполнению резолюций Совета Безопасности, тем более под нашей с Вами эгидой, о чем от имени президента дано нам письменное подтверждение, на самом деле являлось поддержкой израильской военщины, которая продолжает вести себя провокационно, явно с определенной, я бы сказал, обнаженной целью… Я допускаю мысль, что все это происходит в результате ложной информации, полученной нами, и даже обмана, преследующими цель, с одной стороны, поощрить агрессию и по возможности добиться ухудшения отношений между США и СССР и, с другой стороны, подорвать личное взаимное доверие между нами".

Брежнев не очень скрывал свои подозрения в отношении американского госсекретаря.

Находясь под впечатлением последнего письма Брежнева, Никсон пригласил меня 30 октября приехать в Кэмп-Дэвид для разговора наедине. Он вел разговор в примирительном тоне, даже оправдываясь. Подчеркнул, что намерен продолжать курс на улучшение советско-американских отношений. Прошедшая неделя, явившаяся хотя и весьма неприятным эпизодом, остается всего лишь, по его мнению, эпизодом в наших отношениях.

В конце беседы Никсон сказал: „Передайте Генеральному секретарю, что пока я жив и нахожусь еще на посту президента, я никогда не допущу реальной конфронтации с СССР. Возможно, что в ходе кризиса я немного погорячился. Замечу — но не в порядке оправдания, — что я подвергаюсь сейчас постоянной и ожесточенной осаде со стороны оппозиции и всех моих противников, объединившихся вокруг „уотергейта" и использующих любую возможность, чтобы тем или иным способом укусить меня и еще больше подорвать мой авторитет. Если говорить просто, по-человечески, временами мне бывает очень трудно!"

Это было, по существу, первое признание, сделанное нам Никсоном относительно тех трудностей, с которыми он все больше сталкивался в связи с „уотергейтским" делом.

Президент попросил передать лично Брежневу, что не допустит разгрома Третьего корпуса египетской армии. Он заявил также о своем намерении сотрудничать с нами в ООН по урегулированию конфликта.

Киссинджер при этом разговоре не присутствовал. Желал ли таким образом Никсон в какой-то степени отмежеваться от своего госсекретаря? Не знаю.

Так закончился очередной арабо-израильский конфликт, в который оказались вовлечены — хотя и за кулисами — и Вашингтон, и Москва. В этой вовлеченности своеобразно переплелись элементы сотрудничества и соперничества. Обе страны взаимодействовали в том, чтобы быстрее погасить военный конфликт между арабами и Израилем и установить перемирие с участием Совета Безопасности ООН. В то же время в военном плане они помогали своим союзникам срочными поставками оружия США Израилю, СССР — арабским странам. При этом Вашингтон откровенно (и успешно) добивался укрепления своих позиций в этом регионе за счет СССР. Конфликт показал, что обе страны вовсе не обязательно преследовали, несмотря на политику разрядки, параллельные цели и интересы.

Киссинджер в своих мемуарах впоследствии откровенно признавал, что США стремились ликвидировать советское влияние на Ближнем Востоке, используя политику разрядки. В Москве это хорошо понимали, но понимали и то, что возможностей у нас в этом районе было меньше, чем у американской стороны. Тем не менее, взаимный курс на соперничество продолжался.

В целом же опасный военный конфликт на Ближнем Востоке с учетом общего уровня отношений, достигнутых к тому времени между СССР и США, в отличие от кубинского кризиса не перерос в угрозу прямой военной конфронтации между ними. Это было главное. Больше того, конфликт закончился вынужденным согласием израильтян и арабов начать прямые переговоры в Женеве в декабре, к чему вели дело СССР и США. Во всем этом был определенный успех процесса разрядки. Показательно, что оба правительства во время этого конфликта публично не ставили под сомнение этот процесс, его полезность. Вместе с тем ближневосточный конфликт показал и непрочность этого процесса, его хрупкость. Нанесен был и немалый урон личному доверию между руководством обеих стран.

Не только Никсон, но и Киссинджер счел необходимым, хотя, видимо, и по своим собственным соображениям, вновь вернуться к недавней кризисной ситуации в наших отношениях.

В беседе со мной (4 ноября) он сказал, что накануне они с президентом попытались по-отчетливее представить себе, как события последнего времени могли быть восприняты в Кремле, и поняли, что постановка с советской стороны вопроса о кризисе доверия могла быть достаточно оправданной и обоснованной. Действия Белого дома были вызваны стечением ряда обстоятельств и опасениями в отношении возможных односторонних действий СССР, которые (опасения) оказались затем необоснованными и преувеличенными.

Однако в ретроспективе, подчеркнул он далее, мы с президентом видим, что допустили ошибку, когда поторопились с введением повышенной боевой готовности в войсках. Нервы у генерального секретаря оказались крепче, чем у президента. Мы теперь понимаем, что нанесли тем самым серьезный ущерб советско-американским отношениям. Этого отрицать нельзя. Главное сейчас не усугублять этот ущерб дальнейшими взаимными упреками и обидами, ибо мы признаем возможный крупный промах с американской стороны. Давайте смотреть вперед и способствовать поддержанию и развитию всего того конструктивного и положительного, что сохранилось в наших отношениях, а позитив выходит за рамки одного Ближнего Востока.