Короче, наши отношения с администрацией Картера стали сильно осложняться с самого начала, хотя Москва и пыталась дать разрядке „второе дыхание" через процесс ОСВ.

Эту цель, в частности, преследовала речь Брежнева в Туле накануне вступления Картера в должность президента. В ней говорилось, что СССР не ищет превосходства в вооружениях, не одобряет такой доктрины вообще, а лишь стремится иметь оборону, достаточную для сдерживания возможного нападения на СССР. Он призывал поэтому новую администрацию к скорейшей договоренности по ОСВ. По существу, это была для Москвы первая попытка осмысливания „оборонной достаточности", которая получила свое дальнейшее развитие лет десять спустя.

Но вернемся к первым неделям становления наших отношений с новой администрацией.

22 января в Белом доме президент Картер принял дипломатический корпус. Это протокольное мероприятие было устроено несколько необычно. Послы с женами по очереди входили в зал, где стоял Картер с супругой. Фотографы Белого дома фотографировали каждого гостя в момент представления президенту. Каждый посол получил затем этот снимок с автографом президента, что, конечно, было приятным сувениром.

Практически все время приема ушло на эту процедуру (в Вашингтоне в то время было 130 послов и поверенных в делах).

Когда подошла моя очередь и перед тем как был сделан снимок, у меня с президентом состоялся краткий разговор. Он просил передать личную благодарность Брежневу за поздравления по случаю его избрания на пост президента. „Я рассчитываю на плодотворное личное сотрудничество с Генеральным секретарем", — сказал Картер. Я ответил ему, что, насколько мне известно, аналогичные пожелания выражает и Брежнев.

Невольно вспомнились мои первые беседы с четырьмя предшественниками Картера в Белом доме. Все они начинались со взаимных заверений в сотрудничестве на высшем уровне. В дальнейшем же эти заверения развивались или трансформировались по-разному. Я, разумеется, задумывался, как пойдут дела с новым президентом. Тут много было неясного, прежде всего непонятен был сам президент.

Картер сказал далее, что надеется в недалеком будущем лично переговорить со мной по вопросам наших отношений, которые уже обозначились в рамках начавшегося полезного негласного обмена мнениями между ним и Брежневым еще до того, как он официально стал президентом.

Тем временем он уполномочивал госсекретаря высказать некоторые соображения во время предстоящей встречи со мной.

Эта встреча состоялась через два дня у нас в посольстве во время обеда с госсекретарем Вэнсом. Он сообщил, что президент Картер просил передать Брежневу просьбу принять госсекретаря США в Москве в марте, чтобы лично изложить ему, а также Громыко соображения новой администрации По широкому кругу международных проблем и вопросов двусторонних отношений, подвергнув их совместному детальному обсуждению. Центральной темой было бы обсуждение вопроса о завершении соглашения по ОСВ. Полезно было бы обсудить также и некоторые другие меры по ограничению гонки вооружений.

Я со своей стороны поддержал эту идею. Сказал, что доложу об этом Брежневу со своей положительной рекомендацией.

Как сказал Вэнс, он глубоко убежден, что необходимо принять меры по ограничению, а затем по заметному сокращению ядерных вооружений. „Картер, — отметил госсекретарь — думает о действительно серьезном сокращении в этой области. Скажем, нынешнюю цифру 2400 носителей можно было бы сократить, например, наполовину или даже больше (про себя я сразу отметил этот принципиально новый подход нового президента в проблеме ОСВ, но пока он высказывался в форме размышлений, а не конкретных предложений. — А. Д.). Президент готов приложить все усилия, чтобы оставшиеся нерешенные вопросы о крылатых ракетах и самолетах „Бэкфайер" не стали на пути заключения нового соглашения по ОСВ. Вместе с тем он не исключал и такой ситуации, когда лучше будет пока отложить в сторону эти два спорных вопроса и заключить соглашение, в которое вошли бы все другие уже согласованные вопросы".

Я тут же сказал, что второй вариант, предусматривающий исключение крылатых ракет из соглашения, для нас неприемлем.

Разговор с Вэнсом прошел в целом в хорошем, конструктивном тоне. Вскоре я сообщил Вэнсу для передачи президенту о согласии Брежнева принять госсекретаря в Москве 28–31 марта.

Несколько слов об общем впечатлении от длительных общений с госсекретарем Вэнсом, с которым у меня установились хорошие личные отношения.

Вэнс как госсекретарь был высокопрофессионален. Он хорошо знал существо вопросов во всех их деталях, отличался методичностью, последовательностью, высокой работоспособностью, тщательностью подготовки к любому делу. Он не любил рекламировать себя и предпочитал действовать без излишней шумихи. Вэнс непредвзято относился к Советскому Союзу и к переговорам по разным вопросам. Его слову можно было верить, что было немаловажно в те сложные времена.

Он был строгим исполнителем воли президента, согласовывал с ним все шаги. В этом смысле у него было, видимо, меньше свободы и широты маневра, чем у Киссинджера, что, впрочем, не всегда играло у последнего конструктивную роль. В то же время у Вэнса были свои принципы, а в крайних случаях он проявлял твердую настойчивость в отстаивании своей позиции. Например, когда решил уйти в отставку в 1980 году. Надо сказать, что этот факт с его стороны не умолил его авторитета в стране и в мире, а, наоборот, повысил уважение к нему. Вместе с тем чрезмерной интеллигентностью Вэнса пользовались его противники в администрации.

В силу своих личных качеств и высокого профессионализма он пользовался уважением у советских коллег, которым приходилось иметь с ним дело. Во время наших встреч Вэнс, независимо от того, выступал ли он в официальном или личном качестве, всегда держался корректно — даже в тех случаях, когда американская и советская позиции резко расходились. Он не сторонник резких слов, особенно в публичных выступлениях. В целом по своей натуре Вэнс — человек оптимистического склада, живой, умный, общительный.