В целом же логика событий вынуждала обе стороны к продолжению взаимодействия. Объективные факторы внутреннего и внешнего порядка, которые уже ранее привели обоих лидеров на встречу в Женеве и которые получили дальнейшее развитие после нее, обусловливали заинтересованность Вашингтона и Москвы в новых встречах и других формах поддержания политического диалога между ними: двусторонних контактов и переговоров. Все возрастающую роль во всем этом играл динамизм нового мышления в мировой политике в ракетно-ядерный век, и в первую очередь в советско-американских отношениях.

Неплохим обнадеживающим сигналом для наших отношений явилось то, что Горбачев и Рейган 1 января „обменялись" новогодними телевизионными обращениями, соответственно к американскому и советскому народам. Инициатива принадлежала Рейгану. Горбачев, не колеблясь, сразу согласился. Но с его стороны это было одновременно и символическим жестом нового мышления: „главному империалисту" впервые разрешили обратиться прямо к народу „империи зла".

Этот первый публичный диалог обоих руководителей привлек внимание широкой общественности, хотя по-прежнему оставалось много неясного в отношении того, как будут дальше развиваться советско-американские отношения. „Дух Женевы" еще был зыбок.

8 января госсекретарь Шульц пригласил меня на беседу. (На ней присутствовали также Палмер, Пэррис и наши посланники Соколов и Исаков.)

Госсекретарь начал беседу с того, что за час до этой нашей с ним первой встречи в новом году он разговаривал с президентом. Обсуждали „дальнейший график движения в советско-американских отношениях". Оба они — и президент, и госсекретарь — исходят из того, что это движение надо продолжать, в том числе и путем достаточно частых личных встреч между руководителями обеих стран и их ответственными представителями. Динамика наших отношений подвержена известному затуханию, поскольку наслаиваются другие события, другие факторы, одни из которых могут не нравиться Советскому Союзу, другие — США. А в результате может пострадать дело улучшения отношений, то главное, о чем президент и Горбачев договорились в Женеве.

Поэтому, сказал Шульц, президент считает важным, чтобы, по возможности, в ближайшее время условиться о сроках новой встречи, которая на этот раз будет проходить в США. Он предлагает провести встречу в июне. Президент просит сообщить это Горбачеву.

Однако на этот раз Горбачева явно не устраивала договоренность только о встрече без определенной повестки дня. Поэтому он еще несколько месяцев тянул с согласованием даты и месте новой встречи.

Надо сказать, что к тому времени — чувствуя новое веяние — первый заместитель министра иностранных дел Корниенко совместно с начальником Генерального штаба маршалом Ахромеевым по инициативе последнего, без особой огласки, исподволь прикидывали возможную широкую программу ядерного разоружения. Любопытно, что первоначально „большое начальство", включая министра Громыко (затем Шеварднадзе) и министра обороны, ничего не знало об этих рабочих заготовках.

Не знал об этом и Горбачев, когда встречался с Рейганом в Женеве. Лишь после Женевы начальник Генштаба доложил этот материал своему министру Соколову, который послал его Горбачеву (он был на отдыхе вне Москвы). Доложили его и Шеварднадзе. Последний вроде положительно отнесся к этим разработкам, но колебался, не зная, как воспримет все это Горбачев. Лишь после того как он с энтузиазмом одобрил эту идею, она была подробно доработана и утверждена на Политбюро. Правда, утверждение такой программы проходило нелегко. Горбачеву пришлось приложить немало усилий, чтобы многие его коллеги по руководству осознали простую, но весьма непривычную для них мысль о том, что безопасность обеих стран может быть лучше обеспечена при гораздо меньших уровнях ядерных вооружений.

Утром 15 января я встретился с Шульцем и передал ему срочное личное послание Горбачева для Рейгана. Я понимал, что это послание, содержавшее новую программу по разоружению, по своему значению явно выделялось из всей предыдущей переписки между обоими руководителями по разоруженческим проблемам. Я постарался довести эту мысль до Шульца.

В послании Горбачева, в частности, говорилось: „После нашей встречи в Женеве, где мы условились, что вопросы безопасности являются центральными для наших отношений, я внимательно обдумывал пути реализации тех принципиальных решений, которые были приняты в результате нашей встречи… В совместном документе мы четко высказались за предотвращение ядерной, а также обычной войны между нашими странами, подтвердили взаимную готовность следовать по пути политики, исключающей стремление к военному превосходству… Давайте договоримся о поэтапной программе, которая привела бы к полному и повсеместному ядерному разоружению уже к началу следующего столетия".

Далее Горбачев подробно излагал „программу ядерного, разоружения до 2000 года", получившую впоследствии широкую известность.

Программа представляла собой трех этапный календарный порядок сокращения ядерных вооружений, как носителей, так и боезарядов, вплоть до их полной ликвидации. Она достаточно детально касалась как стратегического, так и тактического ядерного оружия с одновременным запретом ударных космических вооружений. Учитывался и вопрос о сокращении обычных вооружений.

Программа от 15 января 1986 года была, по существу, первой масштабной реалистической советской инициативой в области разоружения, предусматривающей широкий охват и взвешенные конкретные предложения по срокам. При этом во многом учитывались и последние американские предложения по разоружению. Проглядывалась практическая база для возможного компромисса, хотя для достижения соглашений требовались, разумеется, соответствующие переговоры.

На Шульца эта программа, чувствовалось, произвела впечатление. Госсекретарь задавал разные вопросы, но от своих высказываний по существу вопроса он, как всегда, воздержался. Явно торопился срочно получить оценки экспертов и доложить Рейгану послание Горбачева.

Несколькими часами позже в тот же день Горбачев публично выступил с соответствующим заявлением. В нем указывалось, что Советский Союз предлагает, действуя поэтапно, осуществить и завершить „процесс освобождения Земли от ядерного оружия" в течение ближайших 15 лет, до конца нынешнего столетия.