Могу заверить (а мне довелось пару лет быть секретарем ЦК КПСС по международным делам), что Компартия США в послевоенный период никогда всерьез не воспринималась в Москве. На Старой площади удовлетворялись тем, что на наших партийных съездах Генеральный секретарь Компартии США выступал с хорошими речами в поддержку нашей линии. Больше ничего от него не требовалось.

Скажу также, что никто в советском руководстве — включая наиболее рьяных приверженцев коммунизма, — никогда не говорил о возможном построении коммунизма в США. Это как бы само собой исключалось, даже на далекую перспективу. Тем более я, живший в США, не верил в такую перспективу.

Но вернемся к Никсону. Верил ли он сам в реальную угрозу коммунизма для США или это было удобным средством для достижения своих личных политических целей? Думаю, что, скорее, второе. По мере продвижения к вершинам власти, как мне представлялось, он все больше должен был рассматривать „коммунистическую угрозу" не как реальный фактор внутренней жизни США, а как фактор, связанный с внешнеполитической борьбой с коммунистическим миром, прежде всего с СССР и с Китаем. Таким образом весь вопрос все больше переводился в плоскость межгосударственных отношений. А это уже открывало пусть непростые, но все же перспективы завязывания диалога с новым президентом, а может быть, и достижения отдельных договоренностей с ним.

Таковы были мои размышления, когда к власти пришел Никсон. Хотя полной уверенности, что события пойдут по такому сценарию, у меня, конечно, не было.

Итак, в январе 1969 года после победы республиканской партии на президентских выборах к власти в США пришло новое правительство во главе с Никсоном.

Первый раз я встретился с Никсоном 24 июля 1959 года, когда он в качестве вице-президента приезжал в Москву на открытие американской выставки „Домашнее хозяйство в США". Именно тогда произошли его знаменитые „кухонные дебаты" с Хрущевым. Последний был сильно разгневан только что принятой американским конгрессом антисоветской резолюцией „о порабощенных народах". В ходе крупного спора Хрущев дал полную волю своим эмоциям.

Теперь мне предстояло встретиться с Никсоном в его новом качестве. 17 февраля я посетил нового президента в Белом доме. У меня было поручение изложить ему некоторые соображения Советского правительства относительно советско-американских отношений и важнейших международных проблем. Короче, нужно было дать старт нашим отношениям с Никсоном. В Москве к нему относились по-прежнему настороженно.

В соответствии с указаниями, я заявил, что СССР выступает за мирное сотрудничество со всеми странами, и если США будут исходить из этой принципиальной основы, то тем самым будут созданы широкие возможности для взаимной договоренности и советско-американского сотрудничества в решении актуальных международных проблем. Я остановился конкретно на наиболее важных из них (договор о нераспространении ядерного оружия; политическое решение вьетнамского конфликта; достижение договоренности об урегулировании ближневосточного конфликта; уважение основ послевоенного устройства в Европе; сдерживание гонки стратегических вооружений в целях достижения соглашения между СССР и США по этому вопросу; использование возможности для дальнейшего развития советско-американских отношений).

Никсон принимал меня в президентском Овальном кабинете. После Джонсона эта комната была полностью отделана уже во вкусе нового хозяина — сейчас преобладали золотые тона (занавески, на фоне большого синего ковра на стене висел красивый американский герб, вышитый его дочерью). По бокам стола стояли различные цветные флаги и штандарты, символизирующие военную и гражданскую власть президента. Письменный стол, как пояснил мне президент, ему был особо дорог, так как он им пользовался с момента избрания его на выборные должности.

Благодаря президенту, у нас в семье на память сохранилась чудесная цветная фотография, на которой была снята моя трехлетняя внучка, одна, сидящая с важным видом за столом президента в его кабинете. На фото автограф Никсона. Нам стоило немалых трудов, чтобы она сидела спокойно, пока ее снимал фотограф, и не пыталась лазить по ящикам стола. Стол-то, как-никак, официальный и принадлежал высшему лицу в государстве.

Но вернемся к моей встрече с президентом Никсоном.

Выслушав меня, президент сказал в ответ, что разделяет соображения Советского правительства и готов продолжить с советской стороной обмен мнениями. Он придает большое значение улучшению отношений с СССР, хотя и отдает себе отчет в наличии серьезных разногласий. Важно, подчеркнул Никсон, чтобы эти разногласия не доходили до опасной точки кипения, до взрыва. Что касается „периферийных вопросов", в которых бывают замешаны обе стороны, то „важно не допустить такого развития событий в этих районах, которые могли бы повлечь столкновения между США и Советским Союзом".

Затронув по своей инициативе вопрос о встрече в верхах, президент сказал, что он считает важным встречу с советскими руководителями и надеется, что она состоится. Ее надо всесторонне подготовить. Он хотел бы поэтому иметь некоторое время, чтобы разобраться в международных делах.

Со своей стороны я поддержал мысль Никсона о советско-американской встрече, хотя и знал, что к этой мысли в Москве должны еще были привыкнуть.

Любопытно, что для реализации идеи первой встречи потребовалось более двух лет. Однако затем, в течение последующих трех лет состоялись беспрецедентные три встречи подряд на высшем уровне.

Президент не вдавался в детали затронутых вопросов, сказал, что ему потребуется еще некоторое время, чтобы изучить их. Я с пониманием отнесся к этому. Такую же, а по существу, уклончивую позицию Никсон занял и тогда, когда я задал прямой вопрос о возможном начале переговоров по стратегическим вооружениям.

Президент затем предложил установить важный конфиденциальный канал, по которому можно было бы ему и советским лидерам оперативно и негласно обмениваться мнениями в случаях срочной необходимости. С их стороны со мной непосредственно контактировал бы его помощник Киссинджер, который замыкался только на президента.