То место, где стояла луневская усадьба, было уже давно распахано и засеяно, как распахана, засеяна была земля на местах и многих других усадьбах. Суходол еще кое-как держался. Но, вырубив последние березы в саду, по частям сбыв почти всю пахотную землю, покинул ее даже сам хозяин ее, сын Петра Петровича, – ушел на службу, поступил кондуктором на железную дорогу» (11, с. 152-153). Написано это было не в советское время – в 1911 г.

ВОКРУГ УСАДЬБЫ

Да, были благословенные для помещичьей усадьбы времена, когда большие господа чувствовали себя господами. И это свое ощущение они выказывали не только на крепостных или на мелкопоместных соседях, но и на сельском духовенстве и даже на местных чиновниках.

Нищета сельского духовенства, его невежество, грубость и бесправие были притчей во языцех современников. Да откуда же было и взяться доходам в сельском приходе с его бедными прихожанами? Вот по этому поводу соображения современника, между прочим, демократа-народника, сосланного в имение под надзор полиции.

«Не знаю, как в других местах, а у нас церквей множество, приходы маленькие, крестьяне бедны, поповские доходы ничтожны. Как невелики, по крайней мере у нас, поповские доходы, видно из того, какую низкую плату получают попы за службу. За совершение ежемесячно водосвятия на скотном дворе я плачу в год три рубля, следовательно, за каждый приезд попам приходится 25 копеек. Эти 25 копеек делятся на 9 частей, следовательно на каждую часть приходится по 2 3/4 копейки... Священник получает четыре части, значит 11 копеек; дьякон две части, значит 5 1/2 копеек, три дьячка по одной части, следовательно, по 2 3/4 копейки каждый. Таким образом, дьячок, приезжающий из села за семь верст, получает за это всего 2 3/4 копейки. Положим, что попы объедут зараз, в один день, три помещичьих дома и совершат три водосвятия, при этом им придется сделать 25 верст, но и при таких благоприятных условиях дьячок заработает 8 1/4 копейки, дьякон 16 1/2 копеек и сам священник 33 копейки... От крестьян попы, разумеется, получают более. У крестьян службы не совершаются ежемесячно, но два или три раза в год попы обходят все дворы. На святой, например, попы обходят все дворы своего прихода и в каждом дворе совершают одну, две, четыре службы, смотря по состоянию крестьянина – на рубль, на семь гривен, на полтинник, на двадцать копеек – это уж у самых бедняков, например, у бобылок, бобылей. Расчет делается или тотчас, или по осени, если крестьянину нечем уплатить за службу на святой. Относятся здешние попы, в этом отношении, гуманно и у нас, по крайней мере, не прижимают. Разумеется, кроме денег получают еще яйца и всю неделю, странствуя из деревни в деревню, кормятся. Так как службы совершаются быстро, и в утро попы легко обойдут семь дворов (у нас это уже порядочная деревня), то на святой ежедневный заработок порядочный, но все-таки доход в сумме ничтожный. Понятно, что при таких скудных доходах попы существуют главным образом своим хозяйством, и потому, если дьячок, например, плохой хозяин, то ему пропадать надо. Я заметил, что причетники, в особенности пожилые, всегда самые лучшие хозяева – подбор совершается, .как и во всем» (107, с. 54-55).

Энгельгардт описывал положение сельского духовенства в пореформенный период, в 70-х гг., когда помещики в деревне стали редки и бедны. Но и до отмены крепостного права сельское духовенство не отличалось ни зажиточностью, ни прочими качествами. А. Фет вспоминает: «Хотя отец Яков крестил меня и был постоянным духовником отца и матери, но отец смотрел на него неблагосклонно, по причине его пристрастия к спиртным напиткам, хотя о. Яков появлялся у нас в возбужденном состоянии только в отсутствие отца. Отец Яков усердно исполнял требы и собственноручно пахал и убирал, с помощью работника, попадьи и детей, свою церковную землю; но помянутая слабость приводила его к крайней нищете.

Помню, как во время великопостных всенощных, когда о. Яков приподымался на ногах и с поднятыми руками восклицал: «Господи, Владыко живота моего», – я, припадая головою к полу, ясно видел, что у него, за отсутствием сапог, на ногах женины чулки и башмаки» (98, с. 69).

Бедность, невежество и склонность к пьянству делали сельское духовенство объектом таких же грубых шуток, как и мелкопоместных дворян. Более того, если храмоздателем был сам помещик, церковный причт фактически находился у него в рабстве, подобном крепостному. Ведь помещик в любое время мог, обратившись к епархиальному архиерею, согнать непокорного попа с места, и тогда оставалось ему только – пропадать с семейством. Потому и венчали попы принудительные браки крепостных, и безропотно хоронили засеченных и затравленных собаками, да и сами иной раз оказывались, вместо зайцев, объектом травли.

«В те времена многие из духовенства отличались невоздержанностью к крепким напиткам, – пишет Фет. – И вот этот порок сельского попа был поводом Борисову к многочисленным проделкам во время праздничных посещений причта. Так, напоив попа, Петр Яковлевич приказывал украсть вороную кобылу, а сам между тем одобрениями и насмешками доводил его до решимости стрелять в цель из двуствольного ружья, устраивая так, что пьяному приходилось стрелять из левого ствола, обращенного кремневою полкою к стрелявшему. На эту полку незаметно клали косу попа и, присыпав ее порохом, закрывали огниво.

– Ну, целься, батька, хорошенько! – говорили окружающие. И вслед за тем раздавался гром холостого, но двойного заряда, и приходилось тушить волосы неудачливого стрелка, который вопил: «Сжег, спалил, разбойник! Сейчас еду к преосвященному с жалобой!».

Но тут приходил дьячок с известием, что вороная кобыла пропала.

– Что ж, поезжай, коли на то пошло, – говорил Петр Яковлевич, – тут всего верст тридцать до Орла. Украли кобылу, так мои Разоренные тебя духом домчат...

По данному знаку тележка, запряженная тройкой Разоренных с отчаянным кучером Денискою на козлах, подкатывала под крыльцо, и челобитчик во весь дух мчался на ней за ворота. Но так как у тележки чеки из осей были вынуты, то все четыре колеса соскакивали, и жалобщик, после невольного сальто-мортале, возвращался во двор с новым раздражением и бранью. Тогда хозяин начинал его уговаривать, доказывая, что никто не виноват в его неумении обращаться с огнестрельным оружием, что с Дениски взыщется за неисправность тележки, и что в доказательство своего благорасположения он готов подарить попу кобылу, которая нисколько не хуже его прежней, хотя и пегая. Конечно, благодарности не было конца, и только на другой день по приезде домой одаренный убеждался, что вернулся на собственной кобыле, разрисованной мелом» (98, с. 50-51).