Шрифт:
Но почему мы вспоминаем об этом именно во вторую очередь? О великой истории, о том что с седой старины предки не опуская рук приумножали, о том, что есть чем гордится, и что как бы ни трудно всегда выстаивали. Почему только во вторую? Не в этом ли корень всех наших сегодняшних проблем?
Правда, есть и оборотная сторона медали. Упаси Бог, если маятник качнется в другую сторону. Как сказал когда-то доктор Гугенхайм: „Все в мире — яд, лишь доза определяет ядовитость“. С патриотизмом та же самая штука. За примерами далеко ходить не надо. — Ви а бест, оф зе бест, оф зе бест… Но до такого нам еще очень далеко. Хочется верить, что никогда и не доберемся.
Впрочем, — Артем слегка улыбнулся — есть еще один символ России, невыразимый вот в такой троичной формуле. — „Рассужения о судьбах Родины“. Причем делать это русский человек может в любом месте, и в любой ситуации — хоть в плену, хоть в сортире».
Тут наверно от вынужденного безделья, мысли Артема потекли бы еще куда-нибудь вглубь и вдаль, — «лепо нам растекаться мысью по древу» — но его размышления прервал какой-то шум с той стороны двери. Он тихой пружиной сорвался с койки и подскочив, приложил ухо к двери. Там были голоса, негромкие и приглушенные железной преградой.
— Куда нам?
— Погоди… Сейчас… — Отозвался другой голос. — Ага, здесь без разницы, Что направо, — что налево, оба прохода выйдут в один коридор.
Мысли в голове Артема замелькали с пулеметной скоростью. Те, снаружи не знают плана базы. Значит — чужаки. Возможно те, что напали. Как говорится, — враг моего врага… В любом случае, чем сидеть здесь можно попробовать их использовать.
Он оторвался от двери, и со всей силы забарабанил по ней руками.
— Помогите! Эй кто-нибудь! Люди! Сюда!
Прекратил на секунду. Послушал. За дверью была тишина. Неужели ушли? Он забарабанил с новой силой.
— Эй, я здесь! Кто-нибудь помогите!
Задвижка на обзорном окошке двери резко уехала в сторону. В открывшемся проеме Артем увидел смотревший на него пистолетный ствол, и резко пригнувшись скрылся из поля зрения.
— Ты, там! — Позвали с другой стороны.
— Чего? — ответил Артем.
— Поднимайся.
— А ты ствол убери, — Сказал Артем.
— Убрал уже.
Артем снова опасливо глянул через окошко. Пистолета и правда не было. Он выглянул, и увидел четверых солдат. Влажная одежда, спутанные сосульки волос, и все без курток. Но одежда на них была все та же — охранников базы. Значит, это не нападающие. Артем слегка упал духом. Вышла промашечка.
— Ты кто? — Спросил, видимо старший солдат, черноглазый, с характерными чертами лица, выдающими восточную, возможно турецкую кровь.
— Выпустите меня. Уже бог знает сколько тут сижу, никто не приходит…
Солдат стоящий за спиной у первого, наклонился к окошку.
— Это наверно тот шпион, которого взяли незадолго до нгачала заварушки. Из-за него нас заставили прочесывать весь периметр верхней части базы.
— Да какой я шпион? Я экстремальный турист! Забрался сюда просто для интереса, а тут видишь, навалились сразу…
— Ага… — протянул черноглазый. — Турист значит…
Пистолет снова взлетел к окошку, но настороженный Артем опять отскочил в сторону, в непростреливаемый снаружи сектор.
— Вот юркий гаденыш… — Пробормотал еще кто-то снаружи. — Ну на тебе подарочек…
В окошко влетела граната, стукнулась о стенку, отскочила, и подпрыгнув еще раз, застыла на полу. Задвижка на окне со скрипом закрылось.
Ермил, бросил в окошко гранату и задернул задвижку. Через несколько секунд за дверью сухо бухнул взрыв. Ударная волны вымела из под порога облачко пыли. Ермил удовлетворенно хекнул.
— Зря — Поморщился Якуб. — Все равно б этот хрен никуда не делся, из закрытой камеры. Когда бы прибыли наши, можно было взять его, и вытрясти на кого он работает.
— Ты же сам на него пистолет направил. — Удивился Ермил.
— Припугнуть хотел. А ты тут же гранату…
— Ну извини. — Ермил пожал плечами. — Я слегка на взводе после проклятой душевой. Когда стреляют одно дело. Но когда тебя хотят просто приморить газом, как жука…
— Профессионал должен оставаться спокойным в любой ситуации, — наставительно сказал Якуб. — Ладно, пошли. Все равно это не имеет прямого отношения к заданию.
Чеслав снова закашлял. Кашель был глубокий, мокрый.