Шрифт:
Нина широко раскрыла глаза.
— Ты что, шутишь?
— Какие шутки! Я слышал собственными ушами.
— Откуда ты взял, что это был мой голос?
— Мне показалось.
— Ах, показалось! — Нина гневно сдвинула брови. — А тебе не кажется, что это глупая шутка?
Павловский растерянно посмотрел на нее.
— Мне кажется… Я думал, что узнал бы твой голос среди тысячи других.
— Кажется, думается!.. Как тебе не стыдно! А если кто-нибудь услышит твои мысли и донесет немцам?..
— Что ты, Ниночка, я же только с тобой об этом говорю.
— Нашел о чем говорить! Не мог помолчать о своих догадках. Мне и так тяжело живется, а ты добавляешь тревоги. Откуда я знаю, может, тот голос и вправду похож на мой. Но какое я имею к этому отношение? Кто-то поздравлял с праздником, а я теперь буду дрожать, не спать по ночам. Ты представляешь, что может быть, если это показалось не только тебе?
Павловский совершенно растерялся. Нина говорила так убедительно, что он и вправду стал сомневаться, ее ли голос слышал по радио.
Теперь он понимал, какую сделал глупость, высказав ей свою догадку. Так это или не так, но расположение Нины этим не завоюешь. Девушку отныне будет мучить страх. И разве сам он не испугался бы, если бы кто-нибудь пришел и сказал: «Я слышал, как ты произносил антинемецкую речь по радио». М-да… Нехорошо вышло, очень нехорошо!
«Дурак я, дурак, — корил себя Жора. — Нина теперь и видеть меня не захочет. А я-то думал, что именно намек на выступление по радио заставит ее быть со мной поласковее. И какую же глупость я сделал…»
— Ты прости меня, Ниночка, — тихо заговорил Павловский, — ведь я действительно не подумал, что эти глупые догадки могут причинить тебе неприятность. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь…
Нина молчала, сосредоточенно глядя себе под ноги.
— Я, собственно, не за этим пришел к тебе, — продолжал парень. — У Сергея Каченко на будущей неделе именины, соберутся ребята из нашего класса. Хочется, чтобы и ты была с нами.
— Мне не до гулянок сейчас, — хмуро ответила девушка. — Извинись за меня перед Сережей, скажи, что я не могу прийти.
Павловский огорченно развел руками.
— А может быть, передумаешь?
— Вряд ли.
Они попрощались. Жора уныло поплелся домой. Конечно, думал он, Нина теперь не только разговаривать, но и просто встречаться с ним не захочет. И дернула его нелегкая сказать об этом выступлении по радио. Нашел, дурак, чем запугать и привлечь ее к себе. Разве ее запугаешь?
Он посмотрел вслед удалявшейся тонкой, почти детской фигурке девушки. Нина уходила твердым и вместе с тем легким шагом, подняв голову, засунув руки в карманы пальто. Встречный ветер относил назад ее золотистые волосы.
VI
Какая холодная и ненастная осень выдалась в этом году!
Почти каждый день висят над городом тяжелые облака, идут обложные дожди. Как зарядит, так и знай: на целый день. Вот и сегодня дождь начался еще пополудни и до сих пор хлещет за окном. Пронзительный ветер выдувает тепло из комнаты. Ведь только днем протопила печку, а сейчас она почти остыла. Нина зябко кутается в платок. За окном бьются голые ветви сирени. Дома все спят, а Нине не спится…
Может, и надо было пообещать Жоре, что она придет на именины Сережи? А теперь сослалась бы на плохую погоду, вот и все, никто не был бы в обиде. А так сиди и думай, что сделает Жора, разобидевшись на нее.
Чтобы избавиться от беспокойных мыслей, посеянных Павловским, Нина достает дневник, который прячет обычно за портретом отца, и перечитывает последние записи. Потом берет ручку, обмакивает перо в чернильницу и задумывается. Надо бы так писать, чтобы написанное было понятно ей одной…
И вдруг кто-то постучал в окно, близ которого она сидела. Девушка отшатнулась, быстро спрятала дневник, прислушалась. А может, ей показалось? Может, это ветка ударилась о стекло.
Но стук повторился. За окном послышался чей-то голос.
— Кто там? — спросила она, приоткрыв ставню и вглядываясь в темноту.
— Это я, Нина, открой.
— Кто я?
— Дядя Василий.
Неужели… неужели Анапрейчик? Кажется, это действительно его голос.
— Идите к дверям, — торопливо ответила девушка, — я сейчас открою.