Стихотворения, не вошедшие в сборники и ненапечатанные при жизни
вернуться

Кнорринг Ирина Николаевна
Шрифт:

Вчера

В душе поднималась досада За тихий потерянный вечер, За то, что в томительной скуке Уходят беззвучные дни. Казалось, что солнца не надо, Не надо закутывать плечи, Сжимая распухшие руки, В зрачках зажимая огни. Смеяться задорно и смело И тихо, как будто случайно, Веселое, звонкое имя Бросать, осторожно дразня… Но все отошло, надоело… Но сердце темно и печально… И мучает вечер пустыми Мечтами сгоревшего дня. Мечтала над томиком Блока, Стихи наизусть повторяя. А после опять пробегала Знакомые строки письма. И где-то далеко-далеко Проснулась тревога глухая, И снова душа тосковала Под гордым безверьем ума. А там, за стеной, говорили. Чтоб я приходила – кричали, И как-то была я не рада Звенящему ямбу стихов . Дрожали вечерние были, Неровно, мертво и печально. В душе закипала досада На холод растраченных слов. 4-11-24

Она

Такой скучающей и молчаливой Ведет ее судьба. Она – мучительно самолюбива И жалобна слаба. Проходят дни туманной вереницей, И плачет в них тоска. По вечерам над белою страницей Дрожит ее рука. В ее глазах – бессмысленно и скучно, Душа ее – мертва. Быть может, потому так однозвучны Всегда ее слова. С гримасою развенчанной царицы Беспомощно живет. А что порой в душе ее творится – Никто не разберет Глядит на все с неискренним презреньем, С беспомощной душой. Вот почему с таким ожесточеньем Смеется над собой. Пусть говорит, что ей во всем удача, Что в жизни нет «нельзя». Ведь часто по утрам красны от плача Бесслезные глаза. Ведь жизнь одна. Ведь юность хочет дани, И… некуда идти. И даже нет лукавых оправданий Бесцельного пути. 21-VIII-24

«В тот час, когда опять увижу море…»

В тот час, когда опять увижу море И грязный пароход. Когда сверкнет надежда в робком взоре, И якорь поползет, В тот час, когда тяжелый трап поднимут, И просверлит свисток, И проскользнет, уж невозвратно, мимо Весь белый городок. И над рулем, журча, заплетет ровно Зеленая вода, – Я все прощу, я все прощу любовно, Как прежде – никогда. И, пробегая взглядом крест костела, Бак и маяк большой, – Я снова стану девочкой веселой С нетронутой душой. 11-VII-24

«А с каждым вторником Сфаят пустеет…»

А с каждым вторником Сфаят пустеет. Прощаются, спешат на пароход. Два-три лица серьезней и грустнее, – И снова время тихое плывет. Есть где-то мир, и все идут вперед…. И только, ничего не понимая, Зачем-то – сильная и молодая — Ненужным дням я потеряла счет. 5– VIII-24

«У богомольных есть красная лампадка…»

У богомольных есть красная лампадка, В углу притаились образа Пречистой. Дрожа, горит огонек лучистый. Придут из церкви – распивают чай. У домовитых во всем порядок. На окнах – белые занавески. В вазочках цветы, и ветер резкий Их касается невзначай. У вечно-мудрых есть страшные загадки, Есть толстые книги и мудрые фразы. У вечно-дерзких есть восторг экстаза, Заменяющий светлый рай. У меня нет красной лампадки, У меня нет белой занавески, Нет писаний мудрых и веских, А комната у меня – сарай. У меня есть синяя тетрадка, У меня есть белые книги, У меня зато есть пестрые миги И неистовый месяц – май. 17-V-24

Мамочке… ?

Смотри на закатные полосы, На землю в красной пыли, Смотри, как колеблет волосы Ветер чужой земли. Как сосны вершинами хвойными Колышат вихри лучей. Смотри, как лучи беспокойные Горят на твоем плече. В недвижном, седеющем воздухе Закат разлил красноту. Смотри, как арабы на осликах В закатную даль идут. Смотри, как маслины дуплистые Не могут ветвей поднять, Как искрится золотистая Волос твоих светлая прядь. И небо пурпурно-красное Горит на краю земли, И что-то хорошее, ясное Клубится в красной пыли. 28-Х-23. Тунис, Бизерта, Сфаят

Смерть друга

В пустыне странствовать — По россыпям песка, По вызолоченным солнцем травам; Встречать зарю упругим колокольцем, Ночью Увидеть в книге звезд желанный знак — Такие странствия Ведут к покою. Белый, Покрытый пылью, Я видел лик твой, Мой любимый друг, Когда лежал ты на ковре в пустыне, И к горизонту – Солнце уходило, А позади нас – оставались – степь, Пустой шатер, Два раненых верблюда И тот прозрачный И тяжелый воздух, В котором Коршуны вились над телом. Покой тебе да будет в этом мире, Песок – твоим последним нежным ложем, А слезы тех, которые любили, Воспоминаньем Хаазали-друга, Скончавшегося На пути В Багдад.

Цветаевой

Целый день по улицам слонялась. Падал дождь, закруживалась пыль. Не пойму, как я жива осталась, Не попала под автомобиль. На безлюдных, темных перекрестках Озиралась, выбившись из сил. Бил в лицо мне дождь и ветер хлесткий, И ажан куда-то не пустил. Я не знаю — сердце ли боролось, Рифмами и ямбами звеня? Или тот вчерашний женский голос Слишком много отнял у меня? <7 февраля 1926>