Шрифт:
— Моим людям продукты не нужны! Их желудки и головы и без того полны сладким осознанием победы! Ну а у вас, в Америке, что про нас говорят?
— Знаете, вести из Стомика для нашего народа — все равно что прошлогодний снег. Американцам и без того есть чем заняться.
Голос Магута Ферозе Анина повысился до истерического визга:
— Так вы что же, не желаете вновь занять роскошную посольскую резиденцию в моей столице?!
— Не испытываем ни малейшего желания. Пусть сначала обстановка в стране нормализуется. А пока Вашингтон прекрасно обходится и без вас.
От гнева Анин даже ногами затопал.
— Здесь никогда не будет стабильности! До тех пор пока я являюсь верховным главнокомандующим! Так и знайте! Вам придется сместить меня, чтобы достичь этой вашей кретинской нормализации.
— Похоже, вы изволите сердиться?
Анин с замиранием сердца перевел дыхание и выложил свои карты.
— Я согласен сдаться презираемым мной Соединенным Штатам в обмен на гарантии свободного въезда в страну, которую я сам выберу для дальнейшего проживания. Ну и, разумеется, мне должны выплачивать там нечто вроде пожизненного пособия.
— Простите, но Стомик никоим образом не затрагивает наших интересов.
— А вам известно, что у меня есть ядерные реакторы? И что очень скоро я стану обладателем значительного количества обогащенного гелия. Разумеется, для военных целей.
— Желаю успеха, — сказал американский посол и повесил трубку.
— Идиот! — вскричал верховный главнокомандующий и запустил телефонным аппаратом в свой собственный портрет в раме из черного бархата.
За тяжелыми двойными дверями красного дерева неожиданно послышался топот ног. Анин на всякий случай нырнул под стол. Нет, не страшно... Топот не тяжелый и не громкий, стало быть, не охрана и не бунтовщики. Поскольку ни у кого больше в Стомике не могло быть солдатских ботинок, оставшихся после введения войск ООН. Вероятно, кто-то из родственников.
— Отец! Отец! Враг приближается! — донесся до него отчаянный крик.
Анин выглянул из-под стола. Перед ним стояла старшая дочь, Персефона. Темное лицо ее блестело от пота.
— Как ты прошла мимо моей охраны? — удивился Анин.
Девушка ответила ему растерянным взглядом.
— Какой охраны? Там никого нет.
Анин выглянул за дверь — коридор пуст. Ни одного охранника.
— Кто же тогда охраняет мое золото? — воскликнул он, мгновенно вспотев.
— Эвридика и Омфала.
Анин кивнул.
— Отлично! Кому же доверять, если не собственным дочерям?!
Персефона подошла к отцу и прижалась к его груди с бесчисленными орденами и медалями. Он награждал себя сам — за каждую победу над внутренним врагом.
— Отец, надо бежать! Мятежники перекрыли все дороги и приближаются к резиденции.
— Но не могу же я оставить золото!
— И кто его потащит?
— Ты и твои замечательные законопослушные сестры, естественно!
— Но у нас не хватит сил, чтобы тащить такую тяжесть!
Анин с отвращением и злобой оттолкнул дочь.
— Будь проклят тот день, когда я породил на свет дочерей вместо храбрых воинов сыновей! Сыновья никогда бы не подвели!
Персефона рухнула на колени, обняла ноги верховного главнокомандующего длинными коричневыми пальцами и прижалась круглыми щеками к его коленям.
— Я не хочу умирать, отец! Спаси меня!
— У вас с сестрами есть оружие?
— О да, самое лучшее! Советские автоматы Калашникова. Не какая-то там китайская дрянь!
— Скажи-ка, а дверь в хранилище выдержит атаку и артобстрел?
— Вроде бы. Ты сам говорил.
— Тогда ступай туда. Запритесь в подвале и ждите, когда я вернусь за вами и золотом.
— И долго там сидеть, отец?
— До тех пор, пока я не уничтожу мятежников.
— Но ведь не станешь же ты сражаться с ними в одиночку!
Анин потряс красноватым кулаком.
— А я и не собираюсь. Сражаться за нас будут американцы.
Персефона вскочила на ноги.
— Но ведь американцы — наши враги!
— В прошлом да. В будущем — само собой разумеется. Но в данной ситуации я временно сделаю их своими союзниками. Поскольку они полные болваны и обвести их вокруг пальца ничего не стоит. Ладно, ступай в хранилище и запрись там. И захвати с собой продовольствия дня на два, на три.
— Ты так быстро собираешься расправиться с мятежниками?
— Да, — отвечал Магут Ферозе Анин, провожая свою кровь от крови и плоть от плоти к потайной дверце в кухне, за которой открывался лаз в подвал.