— Но я мастер своего дела, дружище! И мне просто смешно...

— Сразишься с моим сыном.

— А сколько он весит?

— Девять стоунов.

— Ты в фунтах говори, в фунтах! Иначе я не понимаю.

— Сто пятьдесят пять фунтов.

— Сроду не слыхивал о таких худеньких сумо.

— Он не сумо.

— Я так и думал. Кто же тогда, самоубийца, что ли?

— Нет.

— Не на того напали, приятель, вот что я вам скажу. Я борец. Профессионал. И стоит мне только сесть на этого стопятидесятипятифунтового дохляка, как у него все косточки переломятся. Внутренние органы превратятся в жижу, он и глазом моргнуть не успеет, как отправится на тот свет. Так что прости, сан, не знаю, как там тебя по имени.

— Мой сын не сумо. Он Синанджу.

— Первый раз слышу. Типа джиу-джитсу, что ли? Да, видывал я ребят, занимавшихся джиу-джитсу. Такие штуки откалывают, будь здоров!

— К примеру?

— Ну, видел раз, как один парень подошел к другому и хрясь его по ключице! Тот так и отлетел, словно его электрическим током долбануло.

— Это я могу.

— Ты чего, тоже джиу-джитсу?

Сухонький старичок отвесил вежливый поклон. Совсем маленький. Еле заметный, градусов на десять. Так, едва головой качнул. А Сосуми, будучи ёкодзуна, заслуживал хорошего сорокапятиградусного поклона. Это как минимум. Получается, его оскорбляют?..

— Я Синанджу. Мастер Синанджу.

— Секундочку. — Сосуми быстренько прожевал тянко-набе, отбросил пустую обертку, затем потянулся куда-то назад, за спину, и нажал на серебряную рукоятку. Из-под валика жиров, нависающих над сиденьем керамического унитаза, донесся шум спускаемой воды.

— Надо следить за своим весом, — заметил Сосуми. Встал и, громко щелкнув подтяжками, натянул хлопковые шаровары на свой объемистый живот. — В конце месяца предстоит турнир в Нагое.

— Смотрится просто омерзительно.

— Такова цена, которую приходится платить за свой титул. В одну дырку входит, из другой выходит. Иногда чувствую себя эдакой машиной по переработке жратвы в дерьмо.

— Вы рождены сражаться с борцами моего типа.

— Нет, я рожден сражаться с другими сумо.

— Сейчас получается так, а в прошлом все было иначе. Мы, Синанджу, всегда побеждали таких, как вы. Вот вам и пришлось начать противопоставлять свою силу другим таким же, потому что монстрам вроде вас заняться больше просто нечем.

— Эй, а мне, знаете ли, не нравится, когда меня обзывают монстром! Здесь, в Японии, меня просто обожествляют! Я всю свою жизнь отдал сумо. И нечего нести тут разную чушь!

— Чушь и ерунда — это больше по вашей части, — заметил старик, и в голосе его прозвучала укоризна.

— Больше-меньше, какая, к чертям, разница... — пробормотал Сосуми и снова спустил воду в унитазе. — Вот, раза по три-четыре спускать приходится, иначе никак. А вы знаете, что в Книге рекордов Гиннесса есть такие соревнования по категории, кто больше накакает?

— Ну, в таком случае, — с сарказмом заметил маленький человечек, — вы наверняка уже обеспечили себе бессмертие.

Сосуми похлопал себя по бокам трясущимися от жира руками, похожими на свиные окорока.

— Ладно, тащите сюда своего парня!

— Сегодня в полночь.

— Надеюсь, он застрахован?..

Римо метался на татами в роскошных апартаментах токийского отеля «Шератон».

Во сне ему привиделось, что он сидит напротив корейца неопределенного возраста, одетого в ничем не примечательное кимоно. Волосы длинные, забраны в узел на макушке — по моде времен династии Шиллы. А худой какой — словно одной соломой питается!

Глаза корейца светились добротой, а голос напомнил Римо журчание прозрачного ручейка среди камней.

— Пчела молочко добывает, — проговорил человечек.

— Ну и что? — удивился Римо.

— Теперь твой черед. Я сказал: пчела молочко добывает. Что скажешь?

Римо пожал плечами.

— Пчела вроде бы яйца откладывает. К чему ей молочко?

Теперь добрые глаза корейца смотрели встревоженно.

— Но пчелы не едят свои яйца.

— Это что, какая-то словесная игра?

— Нет. Это первая строчка стихотворения. А ты должен сочинить вторую.

— Вон оно что... О'кей. Ну, как тебе понравится, к примеру, следующее: «Черепаха в воду ныряет»? — спросил Римо.

— К чему это вводить черепаху в стихи о пчеле?

— Да просто потому, что «добывает» рифмуется с «ныряет», — объяснил Римо.

— Рифмами балуются только греки и дети. Мы не рифмуем свои стихи. Давай, попытайся еще раз.

— Хорошо. «Цветок ждет»...

— Это какой же такой цветок?