– О ком ты говорил, черт возьми? Жаль, я не знаю, что ты делаешь, когда меня нет рядом. Ты не вправе угрожать людям, а я не могу позволить тебе это делать.

– Ну хоть разочек, а? Я всю жизнь мечтал сказать кому-нибудь такое. Раньше этот район назывался Бойцовый Ряд. А эти парни – Кастет и Культя – были реальными бандитами, мой отец до ужаса их боялся, когда еще в школе учился. Расслабься, блондиночка. Эта банда перестала существовать в тысяча девятьсот тридцать втором. Они все давно уже кормят червей. А я что, напугал тебя?

Майк выглянул из кабинета и пригласил Ренли. Я представилась ему.

Антиквар был в черном с головы до пят – рубашка-поло под горло, льняные штаны, легкие мокасины. Шевелюру цвета вороного крыла он прилизал так тщательно, что ни один волосок не выбивался. Я решила, что это его стиль, а вовсе не траур.

– Надеюсь, вы ответите на несколько вопросов о Дениз Кэкстон, – начал Майк. – Я так понимаю, вы с ней были довольно близки. – Стальные интонации перестали звучать в его голосе. Я поняла, что от Ренли он рассчитывает узнать много подробностей о личной жизни Дени за последний год.

– Я не делаю из наших отношений тайны, детектив. Мы с Дени познакомились два или три года назад. После того как в прошлом году ее брак с Лоуэллом стал формальностью, мы очень сблизились.

– Вас не раздражали соперники?

– Вы имеете в виду ее мужа или Престона Мэттокса? Я понимал, как она к этому относится. Когда она встретила Лоуэлла Кэкстона, то была совсем еще ребенком. И пока существовал их брак, она оставалась ему верна, хотя, естественно, у нее была масса возможностей. В Бате Лоуэлл сильно унизил ее. Вот тогда она и расправила крылья. Но оставалась замужем за Лоуэллом. И не была готова связать свою жизнь с кем-нибудь еще. А нам с ней было очень хорошо как в личном, так и в профессиональном плане.

– Иными словами, вы не женаты?

– И никогда не был, – ответил Ренли.

– А как вы познакомились с миссис Кэкстон?

– Когда я перенес свою деловую активность в Нью-Йорк…

– А чем вы занимаетесь?

– Антиквариатом. Высшей пробы. Мебель, серебро, в основном девятнадцатого века.

– А откуда вы приехали?

– Из Палм-Бич, детектив. Я вырос во Флориде, во Флорида-Кис. Там и начал свое дело, но мне приходилось часто ездить на аукционы в Англию, Францию, Италию и, конечно, в Нью-Йорк. У меня остался домик у моря, но живу я теперь здесь, Я увидел Дени задолго до того, как мы познакомились. Ее трудно было не заметить – дело не столько в ее внешности, сколько в темпераменте, энергетике. Она всегда стояла на пороге больших открытий, а в те дни еще и старалась показать Лоуэллу, чему научилась от него.

Майк решил вызвать его на откровенный – как мужчина с мужчиной – разговор:

– И вы не подкатывали к ней до того, как она порвала с мужем? До этого скандала в Бате? Не приглашали пообедать, не звонили?

– Я не звонил ей и после скандала, Майк. Это она мне позвонила. Мы посещали одни и те же аукционы, поэтому примелькались друг другу. Иногда, покупая картины для клиентов, я спрашивал ее совета. Ничего личного. Когда она в тот раз вернулась домой из Англии, то намеревалась дать понять всем своим знакомым, что ее брак распался. Позвонила мне и пригласила на несколько вечеринок. Для нас все началось как игра. Я и подумать не мог, что влюблюсь в нее или что она полюбит меня.

– А как же другие мужчины?

– Многие старались добиться ее внимания. Было бы глупостью с моей стороны закрывать на это глаза. Но, полагаю, моим самым серьезным соперником стал Престон Мэттокс. Он у меня уже в печенках сидел.

– Почему Мэттокс, а не кто-то еще?

– Вам когда-нибудь приходилось слышать о Янтарной комнате?

– Ага, – ответил Чэпмен, – мне многое про нее известно.

– Мэттокс был убежден, что Лоуэллу Кэкстону удалось контрабандой провезти ее панели из Европы сюда и что он их где-то прячет. Престон – архитектор с мировым именем. Дени говорила, у него есть мечта – не забудьте его об этом спросить – создать собственный шедевр из остатков Янтарной комнаты. Я так и не понял, интересовала ли его Дени или тот факт, что она могла стать его проводником к мечте. Сама Дени всегда злилась, если я озвучивал ей эту версию. Послушайте, я провожу в разъездах много времени. И я никогда не рассчитывал, что Дени станет сидеть дома и вышивать, ожидая моего возвращения. Она знает – извините, знала, – что в Европе я встречался с другими женщинами. Но не делала из этого проблемы. Слишком долго она была связана, чтобы теперь обращать внимание на такие пустяки.

– А что привело вас сюда? – спросила я, не видя никакой связи между искусством девятнадцатого века и миром Брайана Дотри.

– Как вы уже, полагаю, заметили, меня не позвали на похороны Дени. А с Брайаном мы старые друзья, и он знает, как я горевал. Мне просто нужно было поговорить, вспомнить, осознать произошедшее. Могу я называть вас Алекс? Когда вы поймаете того ублюдка, Алекс… – Ренли замолчал, уронил голову на грудь и махнул рукой, словно призывая нас обождать минуту, пока он вновь не сможет говорить. – Заканчивать предложение бессмысленно. Ни вы, ни суд не сможете сделать с ним ничего, даже отдаленно напоминающего справедливое возмездие. В газетах писали, ее изнасиловали. Это правда?

– Мы не исключаем такой возможности, – ответил Чэпмен.

Ренли вновь опустил голову.

– Она была такой нежной… о господи, не могу представить, что какой-то урод касался ее, причинял ей боль. – Он снова замолчал. – Я хочу помочь вам.

– Дайте ваш телефон, – отозвался Майк, вынимая из кармана блокнот. – В процессе расследования нам придется часто беседовать. Как только мы разберемся с деловыми бумагами и прочими уликами, что у нас уже есть, я позвоню, и мы договоримся о встрече, лады?