— Где ж твой-то мужик, Семеновна? На печке небось кости греет?

— Мой-то? Мой помер давно. И сына недавно схоронила. Вот племянник только, да дочь его заместо внучки, а так одна я. А ты-то сам что? Мужик вон с головой, бросил бы пить, да за ум взялся. Где семья-то твоя?

— Ум-то мой, Семеновна, вышел давно. А семья есть, но не нужен я им. Раньше они мне были не нужны, а теперь — я им. Так что я не в обиде!

— Ты приходи в храм, я с батюшкой поговорю, — пообещала Семеновна, — только трезвый приходи, пьяным, не обессудь, не пущу.

— Да я понимаю.

Алексей скособочившись нес полосатый арбуз в полосатой же торбе, а с другого бока, ухватив его под руку, семенила маленькая Семеновна. И казались они, несмотря на разницу в возрасте, дружной семейной парой, не мешал даже слишком запущенный и обношенный вид Алексея. Впрочем, многие ли из пожилых людей могут похвалиться сегодня хотя бы относительным достатком?

Они дошли до остановки и Алексей посадил старушку на автобус, галантно помахав ей рукой на прощанье, а потом повернул обратно.

У первого же ларька он увидел семафором маячащего Витьку Хребта. Размахивая мосластыми руками, тот что-то объяснял какому-то военному:

— Товарищ страшный прапорщик, это ваш долг. Долг военного и гражданина! Иначе же вы подведете российскую армию!

— Старший! — поправил прапорщик. — Долг свой я знаю и не вам меня учить, но помочь — не знаю, смогу ли.

— Да отвезите вы ее, что вам стоит? — не отставал Витька.

— Что случилось? — спросил не понимающий ничего Алексей.

— Да подрезали тут сумку у одной студентки, — торопливо начал Витька, — деньги там, документы — самое ценное. Я-то щипача этого сразу срисовал, глаз у меня — алмаз. Но мое дело крайнее — гуляет себе и пусть. Вот он и нагулял студентку, та и рюхнуться не успела, как опустел ее багаж.

— Ну и что дальше? — спросил Алексей. — Дело-то обычное.

— Да жалко ее, здесь особый случай. Она ведь так плакала, что даже товарищ страшный прапорщик со своего блокпоста услышал.

У прапорщика были, наверное, железные нервы, и он спокойно поправил Витьку:

— Старший. И не с блокпоста, а с артдивизиона. Но отвезти ее не смогу, времени в обрез.

— Вот и я говорю, времени в обрез, — продолжал напирать Витька, и пояснил для Алексея: — Надо студентку докинуть до Бежаниц, до дома. Там мать у нее при смерти. Она тут деньги на операцию собирала, весь курс, говорит, помогал, общага вся, преподаватели. Вот набрали, она домой собралась ехать и зашла купить фруктов. И вот!

— А не туфта это с операцией? — засомневался Алексей. — Больно история на мои похожа.

— Ну, ты это брось, — замахал на него руками Витька, — сравнил себя и ее. Вот и прапорщик подтвердит?

Витька не стал больше испытывать военного на прочность игрою слов, а тот молча кивнул.

— А где мадам? — спросил Алексей. — Может быть, чем-то ей можно помочь?

— Да уж вестимо, — Витька загадочно улыбнулся, — Вестимо надо, да и помогли уже. Пришлось подзанять кое-что под твой недельный заработок. Не в обиде, Леха?

— Под чей недельный? — не понял Алексей

— Под твой, ну и под мой, вестимо.

— Ну свой-то ты можешь вон и прапорщику отдать, а мой-то какого рожна?

— Да больно уж жалко стало, да и девица хороша.

— Мне что до того? — хотел обидеться Алексей, но передумал и лишь в сердцах махнул рукой. — Ладно, где она? Дайте хоть посмотреть на столь дорогую мамзель.

— Сейчас подойдет, — опять улыбнулся Витька, — за фруктами отошла. Вот страш... фу ты, старший прапорщик отвезет ее до дома.

Прапорщик задумчиво смотрел вдаль, наверное смирившись с неизбежным, но девушка все не возвращалась. А через пятнадцать минут они все вместе в ее поисках бороздили окрестности. Через полчаса прапорщик отбыл, а Витька только разводил руками:

— Нет, что-то случилось. Может на “скорой” увезли?

— Да, да, — поддакивал Алексей, — на “скорой”, на очень скорой и быстрой увез ее подельничек. Глаз-алмаз, говоришь? Всей общагой, всем институтом, преподаватели все, говоришь? И это летом? Болван ты, Витька, каникулы у них летом. Все туфта, как я и говорил. Кинули тебя, как дешевого фраера. Вот так.

— Да не может быть, Леха, — сокрушался Витька, — она не такая...

Но Алексей уже шагал прочь, напевая про себя: “Ах, лето, лето...”. И было ему почему-то совсем не жаль денег, которые придется отдавать, и не было злости, и не было обиды. Ах лето, лето...