Он рассмеялся.

— Вы никогда не будете солидной, леди Кири.

— Если не буду солидной, то стану тогда чудаковатой старой леди, окруженной кошками.

Он покачал толовой.

— Думаю, ты уже стала несколько эксцентричной, но это в порядке вещей. Аристократам сходит с рук то, что не сошло бы с рук людям попроще. — Он сел, одеяло соскользнуло с его тела, и он почувствовал, как холодно в комнате. — Я не могу исправить то, что мы только что сделали, но могу не допустить, чтобы это случилось снова. Ты получила желаемое завершение, а теперь, когда вернешься в реальную жизнь, сможешь найти мужчину, который будет достоин тебя.

Она ласково погладила его бедро.

— Ты прав, мы не можем исправить то, что сделали, так зачем отказываться от того, чего мы оба так сильно хотим? Мы смогли бы в течение недели или двух наслаждаться друг другом. Разве ты не будешь потом сожалеть о проявленном благородстве?

— Буду, — решительно заявил он, — но уж лучше сожалеть о неслучившемся, чем чувствовать себя подлецом.

Он хотел встать с постели, но ее рука, скользнув по бедру, коснулась его мужского достоинства. Он замер. И снова почувствовал, что не может оторваться от нее…

В собственную спальню он вернулся только перед рассветом.

В тот вечер миссис Пауэлл приготовила баранину с картофелем под сырным соусом. Мак сосредоточил внимание на еде, опасаясь взглянуть на Кири, потому что выражение лица могло бы его выдать. Она, не глядя на него, скромно сидела по другую сторону стола.

В нем все еще боролись здравый смысл и похоть. Эти огромные зеленые глаза были очень убедительными, когда она утверждала, что, если они продолжат свою любовную связь, это не причинит ей большего вреда, чем та ночь, которую они уже провели вместе. Его интуиция настоятельно требовала, чтобы он никогда больше не прикасался к ней, однако она лишила его силы воли, чего не удавалось сделать еще ни одной женщине.

Он должен был взять себя в руки, пока что-нибудь не случилось. Боже милосердный! Что сказала бы леди Агнес, если бы узнала, что он спит с сестрой Эштона?

Он даже содрогнулся.

Вошел Керкленд, расстроенный и усталый. Он не стал возражать, когда Кэсси, наполнив едой его тарелку, добавила стаканчик вина.

— Мак, после того как я получил твою записку, я установил слежку за Рупертом Суиннертоном. Кэсси, а вам с Робом удалось узнать что-нибудь интересное?

Она кивнула.

— Мы установили личность умершего боксера. Это дублинский боксер-профессионал, который выступал под именем Хулигана О’Рурка. Он приехал в Лондон в надежде заработать целое состояние, но особого успеха не достиг, поэтому занялся менее легальной работой.

Керкленд скорчил гримасу.

— Значит, пора обдумать процедуру проведения похорон Мака. Если похороны состоятся в Лондоне, слишком много народу пожелает на них присутствовать, а это осложнит дело, когда он возвратится к жизни. Я помешу в газете объявление, что похороны состоятся не в Лондоне. А тело О’Рурка будет отправлено в Дублин, где его смогут похоронить под его собственным именем.

— Ты написал Уиллу? — спросил Мак. Его мало трогали сложности, которые неминуемо возникнут у других людей, когда они узнают о его гибели. Иное дело Уилл — единственный член его семьи.

— Наутро после твоей якобы смерти, — заверил его Керкленд. — Уилл получит письмо до того, как лондонские газеты достигнут Испании. — Он взглянул на Кэсси и Кармайкла. — А вы не узнали, как сообщники О’Рурка связаны с похитителями?

— Через денек-другой мы будем знать больше, — заверил Кармайкл.

Керкленд кивнул, и разговор перешел на общие темы. По окончании ужина они, не засиживаясь за столом, стали расходиться, чтобы подготовиться еще к одному рабочему вечеру.

— Маккензи, не задержишься ли ты на минутку? — сказал Керкленд. — Мне нужно с тобой поговорить.

То, что его назвали «Маккензи», не сулило ничего хорошего. Интересно, что такое хочет сказать ему Керкленд, чего не следует слышать остальным?

Керкленд подождал, пока дверь в столовую закрылась и они остались одни, потом язвительным тоном спросил:

— Я очень надеюсь, что мне не придется объяснять Эштону, что по моей вине ты соблазнил его сестру?

Мак почувствовал, как кровь отлила от его лица.

— Как тебе такое пришло в голову?

— Я не дурак, — сказал Керкленд. — Вы оба источаете похоть, а работа, которую вы делаете, заставляет вас слишком долго находиться вместе. Неудивительно, что она увлеклась лихим повесой, но кому, как не тебе, знать, что с ней в такие игры играть нельзя?

Если Керкленд считает Кири невинной, то он явно не знает, какая она на самом деле. Не знает он — слава Богу — и того, что произошло этой ночью. Обычно Керкленд знал все.