— Они просто стоят, — прошептал из-за спины дежурный, — уже человек пятьсот, вся улица перекрыта, а идут еще и еще.

Впереди всех замер отце Миклаш. Дежурный открыл калитку и впустил священника.

— Здравствуйте, отце, — сказал Вольховский по-тополински. — Что случилось?

Поп ответил по-русски:

— На весь Плешин — два десятка охотничьих ружей. Пистолетов — и того меньше. Три года люди сдавали оружие под гарантию вашей защиты. Боюсь, сегодня вам придется подтвердить, что это были не пустые слова.

— Что случилось? — Вольховский почувствовал, как где-то в горле прыгнуло сердце.

— Час Плешина пробил, — ответил поп. — Горсть полна «землемеров», и уже к рассвету они будут здесь. Я пришел просить от имени всех горожан: дайте нам чем защитить себя и город.

— Извините, отце Миклаш, это исключено. У нас нет оружейных складов и каких-то запасов. Будьте уверены, если кто-то попытается атаковать Плешин…

Отце Миклаш подхватил Вольховского под локоть и потянул в сторону от караульной будки.

— Капитан, капитан! Игры кончились, пора делать дело! На Подвее наше спасение лежит бесполезным грузом. Прикажи снять пост, и я обещаю, что к вечеру все вернут назад. Люди давно собраны в дружины, они готовы умереть, если понадобится, — но не как скот под ножом, а с оружием в руках!

— Подождите, отце, кто сказал, что вообще что-то должно случиться?

Поп процедил сквозь зубы:

— А ты воздух понюхай!

— У меня нет полномочий вооружать местное население…

— Не население, а людей, капитан! Живых людей! Есть вещи поважнее Устава и есть приказы, которые ты можешь отдать себе только сам.

Глаза священника сверкали в полутьме грозным огнем.

— Не можешь сам — свяжись с майором, но делай, делай, делай уже что-нибудь! И не надо мне полоскать про «ситуацию под контролем». А то я расскажу тебе, что произойдет. Пока твои бойцы будут держать окраины, уцепившись за три сарая и два амбара, «землемеры» войдут в Плешин с пяти, с шести сторон, отовсюду. Помощь обязательно придет, но к тому времени город утонет в крови. А «землемеры» испарятся, рассосутся — по оврагам да лощинам до Полуденного перевала, и — ищи ветра…

Вольховский молчал, даже дышать перестал.

— Понимаешь, капитан, я уже видел это — там, за холмами, всего два года назад. После такого удара город уже не возрождается. Кто-то уедет сразу, а те, кто останется, как овцы, собьются в анклав размером в два-три квартала, обмотаются колючей проволокой и будут тупо коротать дни без цели и смысла, кормясь из Красного Креста. Страх превращает человека в животное, капитан.

— Я не имею права отдать вам это оружие, — просипел Вольховский.

— Да не надо нам ничего отдавать! Просто отойди в сторону. Сними пост! — Отце Миклаш вдруг схватил капитана за плечи и встряхнул что есть силы. — Ты чего боишься? За звездочки свои боишься?! Ты же офицер, а не шваль штабная! Ты не хуже меня понимаешь: это надо сделать — так что же ты тянешь?!

Внезапно на юге в небе распустились два ярких цветка — красный и зеленый. А потом из-за гор прилетел плохой, неправильный звук — будто одновременно застрекотала дюжина швейных машинок.

— Ну, вот и началось, — отце Миклаш утер со лба испарину. — Твое слово, капитан!

Вольховский непослушной, не своей рукой сдернул с пояса рацию и вызвал группу Тайги. Ответом было лишь громкое шипение статики.

Капитан переключил канал:

— Шестой, ответьте! — с тем же результатом.

— У Салана за воротами грузовик, — сказал поп. — Дай мне с собой офицера.

Из штабного здания выбежал дежурный радист.

— Товарищ капитан, на всех частотах глушат! Пеленг взять не могу — будто со всех сторон сразу!

— Дежурный, «в ружье»!

…Грузовик пожарной охраны с отце Миклашем и лейтенантом взвода охраны умчался к прибрежному схрону, сопровождаемый скрежещущим сигналом боевой тревоги.

Сотник обошел позицию. Все «землемеры» расположились на местах, кто за камнем, кто за деревом, предохранители сняты, стволы обращены к дороге, выползающей справа из-за отвесного скального уступа, делающей широкую дугу метрах в десяти ниже по склону, прямо перед выбранным для засады местом, и скрывающейся слева за другим утесом.