Филарет с месяц назад отправил в Синод требование о расторжении брака Лидии Клеймихель с князем Друцким-Соколинским, заключённого при живом муже графини, и о наказании священника, коего, правда, принудил к тому генерал-губернатор, пожелавший помочь дочке. Никому не жаловался владыка на другой случай самоуправства Закревского, который в мае заставил его в самом болезненном состоянии отправиться к Троице для совершения молебна в честь рождения у царя сына Сергея. О переносе на два дня генерал-губернатор не желал и слышать. Пересилив себя, святитель поехал, отслужил, а после две недели лежал пластом в постели... И всё же новость не доставила радости — жаль графа...

— Кого ж поставят взамен?

— Генерал-адъютанта Петра Тучкова, из молодых (Тучкову было за пятьдесят)... О крестьянском деле много разговоров...

— А что, из Синода нет новостей?

— Нет. Вы напрасно надеетесь, владыка. Нынешнее поколение государственных людей слишком нерешительно. Государь мне жаловался после коронации... Ну что там?

Выросший на пороге лакей доложил, что очков его высокопреосвященства в университете не нашли.

— Придётся, владыка, заказывать вам новые.

— А до тех пор? Что ж мне делать — ни читать, ни писать!

— Отдохните, — благодушно сказал князь. — Нужен же и вам покой.

— Тогда нам будет покой, когда над нами пропоют «Со святыми упокой»... Простите ворчание моё, поеду.

На Троицком подворье, едва подскочивший Алексей отворил дверцу кареты, владыка спросил:

— Нашёл?

— Нет, владыко, — с отчаянием ответил малый.

— Кто это приехал? — спросил митрополит про чужую тройку, стоявшую возле конюшни.

— Это курьер какой-то из Синода, — небрежно ответил Алексей.

— Зови! Зови его в кабинет!.. Да, чтоб не забыть, отправь князю полость медвежью, которую в дорогу мне дал.

Через минуту вихрастый послушник возник на пороге с сияющим видом.

— Нашёл! Нашёл, ваше высокопреосвященство!

— Где ж были?

— Да в карете! На сиденье сбоку лежали!

Филарет глянул в ясные, широко распахнутые глаза, взял чехол, достал очки в тёмной черепаховой оправе, неспешно надел и сказал:

— Спасибо, милый.

Вошедший курьер протянул один маленький конверт.

— Это всё?

— Так точно-с, ваше высокопреосвященство.

— Ступай.

Перекрестившись, вскрыл и увидел почерк владыки Григория. Бросилась в глаза последняя строчка: «...Упокой, Господи, душу раба Твоего, митрополита киевского Филарета...»

Ах, не того он ожидал! Не того!

Вечером в домашней церкви отслужили панихиду, и владыка сам начал чтение Евангелия по усопшему своему собрату и соимённику. День выдался трудный, но всё отступило назад рядом с великой тайной отшествия к жизни вечной...

Он так любил жизнь, всю жизнь в её божественной высоте и премудрости, в будничном невзрачном облике и в ярких проявлениях гения. Любил людей, этот суматошный и дорогой сердцу город, любил деревья, цветы, запахи — особенно липового цвета и свежевыпеченного хлеба, это с детства осталось... Любил русские дороги, которым нет конца, любил книги, в которых чего только нет, и так интересно разбираться в этой мешанине, выбирая драгоценные крупицы истинного знания... Любил красоту храмов Божиих, древний лад богослужения, пение хора, огоньки лампад и свечей, запах ладана... Как много он любил в этой жизни... Но и как же спокойно знал, что эта дорогая и столь милая жизнь — ничто в сравнении с жизнью бесконечной...

В кабинете Филарет прилёг было на диван, но, почувствовав, что впадает в дрёму, встал. Зажёг на письменном столе две свечи под зелёным козырьком и придвинул лист бумаги.

Теперь стало ясно, что русская Библия будет. Надо Горского вызвать посоветоваться, какие книги для перевода взять московской академии... Скоро, а может и не скоро, но непременно получат все православные понятный текст Священного Писания. Прочитают — и умягчатся сердца помещиков, утихнут страсти мужицкие, благонравие укоренится в молодых сердцах... и нищие, полуграмотные сельские попики, презираемые дворянами и чиновниками, смогут обрести верную опору. Помоги, Господи!

Редеют ряды иерархов. Владыку Евгения уж под руки водят. Архиепископ Иннокентий Борисов, учёный богослов и пламенный проповедник, преставился, не дожив до шестидесяти. Хорошо, что Брянчанинова сделали архиереем, его слово нужно... А новоиспечённый владыка всего-то на три года старше его... Пора и самому готовиться...

В тот день вечернее правило митрополита длилось дольше обыкновенного. Но не успел он подняться с колен, как услышал за дверью голос Алексея.

— Что там? — спросил Филарет.