Мулла был полным мужчиной средних лет с большим животом и густой черной с проседью бородой. Обмотанная белым тюрбаном бритая голова, белая рубашка и черные брюки под коричневой мантией. Казалось, он искренне сочувствует потере Доктора, расспрашивает, сколько лет было покойному, отчего тот умер, кто оплакивает смерть бедняги и так далее. Я наслушался от Доктора таких ужасных историй о недостойном поведении мулл, что меня приятно удивило дружеское расположение этого деликатного, добродушного человека. Но он вдруг опустил глаза и спросил Доктора:

— Сколько лет, вы сказали, вашей бабушке?

— Шестьдесят два, — неуверенно ответил Доктор.

— Не старая, — небрежным тоном заметил мулла. — Кто теперь о ней позаботится? У нее впереди много долгих лет, бедная одинокая женщина.

Он положил руку на плечо Доктора и, взглянув на него так, как взрослые смотрят на детей, когда преподают им урок, сказал:

— Знаете, сын мой, когда Господь закрывает одни врата, он всегда открывает другие! Так где, вы сказали, живет ваша бабушка?

Лицо Доктора исказилось от гнева. Сбросив руку муллы, он повернулся и вышел из мечети.

— Чертов болван! — вырвалось у него. — Он пытается подцепить мою бабушку. Пусть только подумает о ней — и я сорву с его уродливой головы этот тюрбан и придушу его.

Доктора могут приговорить ко многим годам тюрьмы, если САВАК — тайная полиция шаха — поймает его с собранием запрещенных правительством книг.

Мы идем с ним домой из книжного магазина, и я рассказываю, как мой отец прятал запрещенные книги в небольшом чулане, устроенном в туалете.

— Когда мне было шесть, в наш дом явилась САВАК, — говорю я. — Мать пыталась не пустить их во двор, но они оттолкнули ее. Отец в это время читал в кабинете, но, услышав эту кутерьму, уронил книгу на пол и выбежал из комнаты. Я поднял книгу, вошел в чулан и закрыл за собой дверь. Понятия не имею, зачем я это сделал, разве только потому, что отец, бывало, называл этот чуланчик «нашим секретом» и взял с меня обещание никому о нем не говорить.

Ослепительная улыбка Доктора поощряет меня закончить рассказ.

— Агенты обыскивали дом часа два, но ничего не нашли. Они ушли с пустыми руками, но с тех пор отец не держит в доме запрещенных книг.

— Хорошо, что ты тогда не задохнулся, — с тревогой в голосе говорит Доктор.

— Не помню, чтобы мне вообще было плохо, — говорю я.

Доктор снимает очки и, ласково дотронувшись до моего плеча, тихо произносит:

— Кто-нибудь говорил тебе, что у тебя есть Это?

Вероятно, у меня очень смущенный вид.

— Ты никогда не слыхал об Этом? — удивленно спрашивает он.

Я качаю головой.

— Это бесценное качество, которое трудно определить словами, — объясняет он, — но оно проявляется в поступках великих людей.

В Иране существует традиция под названием таароф [1] — осыпать друзей и незнакомых людей напыщенными неискренними комплиментами, но, глядя в глаза Доктору, я понимаю, что он не лицемерит.

«Я тот еще великий человек, — думаю я, и краска стыда заливает лицо и шею, — тайно желаю невесту друга и только дожидаюсь повода применить боксерское умение, чтобы расквасить лицо какому-нибудь забияке».

Чувствуя мою неловкость, Доктор меняет тему разговора.

— Ты знаешь, как поймали тех заговорщиков? — спрашивает он, имея в виду группу молодых мужчин и женщин, арестованных САВАК за участие в заговоре с целью убийства шаха. — В доме одного из участников искали нелегальные книги и наткнулись на план.

Я киваю. Уже несколько недель средства массовой информации обещают, что в прямом эфире будет транслироваться сенсационный судебный процесс. Впервые в нашей истории по телевидению будет показано подобное событие. Считается, что у нас нет оппозиции, а партию Туде — коммунистов, исламистских марксистов — называют хараб-кар, то есть активистами подрывной деятельности, террористами, людьми, совершающими ужасные деяния во имя политических целей. Если верить средствам массовой информации, Иран — это нация, объединенная под руководством царя царей — шахиншаха Мохаммеда Реза Пехлеви. Признать существование политической оппозиции для САВАК все равно что отрицать существование Бога. Несмотря на аресты, пытки и непрерывное подавление оппозиционных групп, продолжается низкопоклонство перед шахом.

— Люди говорят, что в прямом эфире заговорщики будут плакать и просить о помиловании, — добавляю я, — и тогда шах простит их, чтобы предстать великодушным, милосердным правителем.

На лице Доктора возникает презрительная усмешка. Он качает головой со словами:

— Но в цирке может появиться инспектор манежа с сюрпризом.

В переулке мы встречаем бабку Ахмеда, она бродит как потерянная.

— Вы не видели моего мужа? — приветливо глядя на нас, спрашивает она.