Она только недавно, после долгих тренировок перед зеркалом, насобачилась улыбаться не слишком широко, но и не кривенько – будто встретила нелюбимого соседа. В конце четверти в школу приходил фотограф, и, кажется, впервые Саша была почти что довольна результатом. Вспоминая бабушку в момент щелчка камеры, она изобразила сотню раз отрепетированное выражение лица. И фото вышло вполне приличным: без выпученных глаз и ниточки сжатых от испуга губ. Даже Людка похвалила этот снимок, сказав: «Рульненько!» Вот только папа почему-то вздохнул и резюмировал: «Это не моя дочь, а какая-то пустышка-модель». Но Саша тогда лишь посмеялась: вот еще выдумал – модель. С таким-то носом и бровями!

– Ты не можешь быть уродкой, – лишь промямлил Димка.

Но его уже никто не слушал. Миша с интересом разглядывал фотоаппарат, изучал функции, прищуривался у видоискателя.

– Хорош! – резюмировал он. – А с чего такой подарок?

Димка пожал плечами.

– Да я как-то сказанул, что неплохо бы фотик заиметь, они и подсуетились! А Никитосу – новенький ноут подогнали. Там видеокарта хорошая, будет теперь играть, не вылезая. А мне и старый комп сойдет. Меня вся эта интерактивная беготня как-то не греет.

– Вот и правильно! – кивала бабушка. – На улице надо бегать, а не по экрану компьютера.

– Да я, вообще-то, хотел Сашу позвать на прогулку, – Димка почему-то смотрел куда-то в пол. – Думал наш монастырь пощелкать. Сегодня такой день хороший по освещению. И снегу вчера как раз намело, деревья очень красивые.

Тогда Саша подумала – это, в самом деле, то, что надо. Просто побродить по зимнему Новому Иерусалиму со старым другом. Поплотнее закрепить в себе все, что нащупала этим утром. Ей просто необходима была передышка.

– Пойдешь с нами? – Димка глянул на Мишу.

Но тот почему-то покачал головой, сказав, что как раз сейчас очень занят. Саша не слишком в это поверила, заподозрив у дяди какой-то хитрый умысел, но разбираться в этом сейчас не было желания. Просто хотелось выйти на улицу. И потом еще долго шагать через зиму. Туда, где спит белоснежный монастырь с солнечными куполами, со всех сторон обвитый крепостной стеной. И Димка, кажется, не слишком расстроился, что его друг остался дома. А наоборот, как-то разрумянился, но до сих пор так и не посмотрел на Сашу.

– Вот это правильно! – улыбалась бабушка. – А я вам с собой пирожков заверну.

Ребята выскочили из дома, пересекли пару улиц, а потом погнались за автобусом, будто тот был последним из уходящих к монастырю. Саше почему-то казалось, что она непременно должна успеть заскочить на ступеньку, пока дверь еще не закрылась и пока квадратный хвост не вильнул, выпуская пары. И автобус подождал, впустил запыхавшуюся пару в свое разогретое нутро. Вот уже за окнами поплыли дома, увозя пассажиров из центра городка. Схватившись за поручень, Димка чуть покачивался, а Саша вцепилась ему в локоть, так что со стороны могло показаться, будто они какая-нибудь влюбленная парочка. Сидевший как раз под ними пенсионер поглядывал вверх, довольно кряхтел и прятал в усах улыбку, явно вспоминая молодость. А Саше стало как-то неловко, словно она обманывала этого добродушного старичка. И тут же отпустив Димкин локоть, она отстранилась от друга и уставилась вперед, выжидая, когда из-за поворота вынырнет крепостная стена Новоиерусалимского монастыря.

День стоял необыкновенный. Одновременно облачный и солнечный. Серые тучи расходились, открывая глубокое небо и зарево лучей, а потом снова сходились, отбрасывая тени на заснеженную землю. Белые поля, белые деревья, белые стены монастыря. Они то золотели, то серели – переливаясь, точно бархатные. Саша смотрела кругом и чувствовала себя попавшей в безвременье. Какой нынче год? Какой век? Когда вокруг лишь древние стены да вечное небо – пойди разберись… И снова ей вспоминался Павел Львович. И бабушкина мудрость. И собственные сны, которые, казалось, гуляют сегодня наяву, ничуть не опасаясь быть разгаданными. А Димка ловил их в объектив фотоаппарата – щелк, щелк, щелк…

Ребята обогнули монастырь и вышли к расстилающемуся внизу саду – несколько километров живой природы.

– Давай до мельницы? – спросил Димка, когда они спустились по крутой лестнице.

И Саша кивнула. Деревянную мельницу она любила с детства. В ней можно было прикоснуться к древнему механизму, попытаться понять его устройство, ощутив себя настоящим мукомолом. Здесь, в маленьком музее прошлого, посетителям предлагали нарядиться в крестьянские костюмы. И у Саши дома хранилась старенькая фотография. На ней они вместе с Димкой стояли в чреве деревянной мельницы, обряженные в сарафан и расшитую рубаху. Но особенно смешными были их лица – все в зеленых пятнышках. В тот год они оба переболели ветрянкой и боевой раскрас еще не отмылся. Саша вспоминала, как тетя Катя ругалась тогда на Димку, который тайком прибегал под окна к заразной подруге. И вскоре сам подцепил ветрянку. Хотя, кажется, не слишком-то и расстроился. Целый месяц того лета он жил вместе с Сашей, чтобы не заразить Никиту, который должен был оставаться здоровым из-за участия в какой-то летней олимпиаде. И сколько же шалостей и веселых затей выдумывали они с Димкой тогда. Как весело им было вдвоем. Сейчас, когда неизменная мельница вновь впустила подросших ребят в свои двери, Саша поглядывала на Димку, пытаясь разглядеть в нем того покрытого зеленкой мальчишку. И это выходило очень легко. Димка до сих пор оставался для Саши тем же ребенком – близким, почти родным.

Они вышли из мельницы и задрали головы вверх, где подпирали облака огромные лопасти. Все вокруг казалось огромным, как в детстве. Саша и забыла, какие длинные эти крылья, какое широкое небо над головой. И снежные дали, вырываясь из-под ног, неслись куда-то к горизонту, где у края неба лежал лес. Двое маленьких людей жались друг к другу посреди этого простора, где хотелось чувствовать себя кому-то нужным, чтобы не пропасть совсем…

– Димк, а ты хотел бы стать моим братом? – выпалила вдруг Саша.