У Элен умерла мать. После ее смерти в течение полутора лет дочь жила с отцом, хорошим, добрым человеком, с которым они всегда были духовно близки, а общая утрата сблизила их еще больше. Они подпитывали друг друга печалью, не давая времени смягчить горечь внезапного сиротства. Едва у кого-нибудь из них появлялась на лице случайная улыбка, как тут же другой своим грустным недоумением гасил ее. Элен и в голову бы не пришло покинуть Бирмингем, если бы не кончина отца.

Элен знала, что у отца есть дальняя родственница, кажется жена двоюродного брата, по имени Мелисса. Прелестная, говорили про нее, с не очень удачной судьбой, но с весьма приличным состоянием, доставшимся от покойного мужа. Познакомиться двум женщинам довелось только на похоронах отца Элен. Мелисса обворожила тогда всех. Красивая, в удивительных нарядах, как она была чутка и ласкова по отношению к сироте!

— Только умоляю тебя, милая, не зови меня тетей. Мы скорее годимся друг другу в сестры, ведь так? — Сквозь дымку сочувственных слез пробивался искательный, извиняющийся взгляд.

— Конечно, Мелисса, — легко согласилась Элен.

А что она могла еще сказать? Впрочем, отрицательный ответ и не предполагался.

Все хлопоты с похоронами, всю суету и немалые траты энергичная родственница взяла на себя. Мелисса упивалась своей нужностью, и, если бы не печальные обстоятельства, можно было бы сказать, что она цветет от счастья под одобрительными взглядами окружающих. Элен, совершенно выбитая из колеи последними событиями, действительно испытывала огромную благодарность к женщине, столь активно и бескорыстно пришедшей на помощь.

В общем, неродная племянница вместе с неродной теткой приехали в Лондон, где в симпатичном особнячке неподалеку от Лейстер-роуд и обитала миссис Корнер.

— Вот здесь ты будешь жить! — радостно сообщила Мелисса, едва они переступили порог. — Нам хорошо будет вдвоем, ты не находишь?

Элен находила. До поры до времени. А потом родственница окружила ее таким удушающе-ласковым обхождением, что бедная девушка уже не знала, как выбраться из гостеприимного болота.

Желая хоть в малой степени отстоять свою самостоятельность, Элен подрабатывала в средней руки газете. Для души писала рассказы. Однажды отважилась послать один на конкурс и даже получила диплом. Правда, радуясь победе, не забывала, что большинство участников конкурса не были профессионалами.

В редакции газеты отметили ее способности и старание. Даже ходили слухи, что ее собираются взять в штат. Как это ни покажется странным, успехам в журналистике мешала тяга Элен к писательству. Такое случается… Ей труднее было написать информацию, чем эссе. А это вовсе не приветствуется в век дайджестов и оперативных, броских сообщений.

— Факт! Главное — факт! — из самых добрых побуждений наставительно говорил Найджел. — Вечерами, если желаешь, будь писателем, но тут ты — газетчик! Смотри сама: в ближайшие полчаса от тебя ждут пятидесятистрочную заметушку об открытии выставки, а ты взялась скорбеть о судьбе мирового искусства.

Элен знала — он прав. Потому и отворачивалась от сочувствующих глаз приятеля. Вздохнув, сказала:

— Ну и как ты думаешь, о чем я могу писать вечерами?

Найджел расхохотался, запустив пальцы в свои непокорные вихры.

— О себе! О чем же еще? О себе, о своем отношении к жизни, о твоей паучихе… Кажется, так ее нарекла умница Сью?

— Найджел, зачем ты так? Мелисса мне сделала столько хорошего…

— И столько же, если не больше, плохого. Посмотри на себя — ходячая скорбь! Не иначе опять прошла обработку ласковой пыткой. При нашей последней встрече она тебя называла хрупким цветком. Меня — прелестным садовником. Чего улыбаешься? Ее слова. Так вот, «прелестный садовник» не должен загружать тебя работой, гонорары тебе не нужны, «хрупкий цветок» живет на всем готовом. Да каждое ее слово пропитано приторной фальшью!

Да, все верно. Но такова уж Мелисса! Жаждет быть доброй, но ничего путного у нее не получается. Ей как воздух нужен восторг окружающих. И активное участие богатой вдовы в судьбе бедной родственницы, возможно, постоянно дает для этого прекрасную пищу. Иногда казалось, что гостей Мелисса приглашает с единственной целью: наглядно продемонстрировать беспредельность своего мученического великодушия.

Тетка, конечно, персонаж колоритный… Но почему, собственно, именно сегодня появились грудные мысли о Мелиссе? Реплика Найджела? Резкое мнение Сузан? Нет, инцидент с Патриком Фрэнком. Вгоняющая в краску сцена встречи-прощания. Это надо же — фамильярничать с совершенно незнакомым человеком! Пат! Бррр! Кстати, интересно, что этот Пат насочинял? Мужчина с внешностью киногероя берется за дамский роман!

Элен, тяжело вздохнув, открыла папку, в которой покоилась внушительная стопка листов с набранным на компьютере текстом. Ну и название: «Я не прошу твоей любви»…

Элен скрепя сердце приступила к чтению. Первые страницы читала с брезгливой гримасой и настраивалась на критику. Сюжет ухватила довольно быстро. Насколько можно понять, мелодрама с легким детективным акцентом. По крайней мере, это не тот случай, когда с первых страниц ясно, что тебя ждет на последней. Язык не без изящества, иногда даже попадаются на редкость удачные словечки, выражения. Смешная слабость автора: он наделил главного героя своей внешностью. Волосы цвета спелой ржи, глаза добрые, пушистые ресницы, губы постоянно готовы к улыбке. Что это — самолюбование, не имеющее границ? Или попытка самоанализа? Но если духовный мир героя списан с автора с той же дотошностью, то тут он, кажется, посамокритичней. Во всяком случае, до восьмидесятой страницы молодой человек ведет себя не самым лучшим образом.

Настойчивый шум за дверью прервал чтение. Элен нехотя, почти с раздражением, отложила рукопись в сторону. Кого там принесла нелегкая? Оказывается, Сью пожаловала с очередным визитом. Досадно: прервала на самом интересном месте! Но надо знать Сузан — пока не выговорится, ни за что не уйдет. Она удивительной доброты человек, причем доброты искренней, деятельной. Ей доставляет истинное удовольствие быть в курсе чужих судеб, бед, драм, что, впрочем, трудно поставить Сью в упрек. Порой она путает не свое горе со своим. Если кто-то дает понять, что нуждается во внимании, — ему гарантирована преданная, бескорыстная забота, которая, правда, нередко принимает тягостные для объекта внимания формы.