— Пожалуйста, — прошептала я, презирая себя за просительный тон, — не надо…

— О-о! — Афина радостно захлопала в ладоши, — Придумала! Давай-ка лучше покажем им для наглядности! Так сказать, сделаем предварительный набросок будущего. Пока только образ, чтобы никто не пострадал. Зато ты сама, Ари, уяснишь, что ты — им не чета!

О боже.

Ярухнула на колени и сдавленным голосом взмолилась:

— Нет, прошу тебя, не делай этого!

Афина злорадно изогнула уголок рта, и по злобе, вспыхнувшей в самой глубине ее глаз, по немыслимому высокомерию ее взгляда я поняла, что упрашивать поздно. Богиня простерла ко мне руки, и от них отделились две зеленоватые звенящие стрелы. Я не успела даже подняться и осталась стоять на коленях. Парализующая мощь Афины вихрем окутала меня, растрепала одежду и волосы. Узел на затылке не выдержал и распался, светлые волны волос взметнулись вверх и рассыпались по плечам. Мой желудок свело судорогой, а мне самой ужасно захотелось скорчиться, свернуться клубочком, спрятаться от себя самой, но невидимая сила не давала мне согнуться и вынуждала держать голову высоко поднятой, а плечи — распрямленными. Я боролась с этой силой, пот ручьем тек по моей спине, но все напрасно.

Я вскрикнула, пытаясь поднять руки и пригладить шевелюру, положить конец глумлению, но руки не слушались меня. Та же непостижимая сила приподняла меня с колен и поставила на ноги, развернув лицом к друзьям. Я стояла, широко раскинув руки, словно на чистосердечном признании, и смотрела в их бледные лица.

Себастьян… Он успел сделать лишь шаг мне навстречу, но, как ни старался, не мог ни продвинуться дальше, ни помочь мне. И все остальные тоже застыли на месте.

Одни глаза пока подчинялись мне, но, встретившись взглядом с Себастьяном, я почувствовала, что и они неумолимо стекленеют. В горле застрял ком, а сердце зашлось в безумном, болезненном ритме.

И вдруг мои волосы разделились на пряди и скрутились в извивающиеся жгуты, а кожу под ними ожгло, словно огнем.

Боже милосердный, я вся горю!

Я отвратительно взвизгнула и крепко зажмурилась, желая только, чтобы все поскорее прекратилось. Пожалуйста! Прекрати!

А потом я ощутила, как что-то зашевелилось там, под кожей. Я разинула рот, чтобы глотнуть воздуху, но ничего не получилось. От омерзения и страха меня трясло, нервы натянулись, будто канаты, а по щекам стекали слезы. Нет! Нет! Нет!

Наконец скальп растрескался, и из-под него поднялись гладкие округлые струйки дыма. Они обвили вздыбленные кверху пряди и превратились в смутные призраки ясивых тварей, туманные устрашающие прообразы своих будущих воплощений. Белесые, желтоватые, оранжевые тени гнусным ореолом сплетались и скручивались вокруг моей головы. Я, сама того не желая, видела их даже сквозь сомкнутые веки.

Сердце еще раз гулко стукнуло и затихло, утомленное паникой и переизбытком адреналина в венах. Мои глаза против воли широко раскрылись. Афина приказывала мне смотреть — смотреть на моих друзей.

Мои друзья.

С разинутыми ртами, с перекошенными и побелевшими от ужаса физиономиями, они сбились в кучку и хватались друг за друга в поисках защиты.

«Нет же, только не уходите!» — хотела я попросить их, но не могла издать ни звука.

А Себастьян, хотя и пытался прежде преодолеть незримый барьер и прийти мне на помощь, уже успел сделать шаг назад.

Он отступил.

Я все поняла, и внутри груди у меня вдруг что-то опало и обрушилось; наверное, суровая, неумолимая правда собрала там остатки надежд и разбила их на осколки. Впрочем, чему тут удивляться? Не питай иллюзий — и не разочаруешься. Не верь никому, никого не люби — и не придется страдать. Я сама же отступила от собственных правил. Да и какой нормальный или хотя бы мало-мальски здравомыслящий человек не удерет при виде меня, не обделается или не впадет в шок? Винить здесь некого.

Крэнк, уцепившись за руку Генри и прижавшись к ней щекой, таращилась на меня круглыми, как летающие тарелки, глазами. Ребята продолжали потихоньку пятиться. Все, кроме Виолетты. Девчушка стояла как вкопанная и медленно задирала на лоб карнавальную маску. На ее личике застыло выражение по-детски неподдельного изумления и восторга.

Генри кинулся к ней и дернул за руку, но Виолетта резко обернулась и обнажила клычки. Генри, будто ужаленный, тут же ее выпустил. Вся компания уже отошла за ограду и, взявшись за кованую решетку, окликала оттуда Виолетту. Я едва слышала их голоса, которые тонули в хаосе боли и страдания, смерчем заполонившем мой мозг.

Будто в знак протеста, Виолетта, скрестив ноги, уселась на землю. Другие оставили попытки дозваться ее. Генри оттащил Крэнк и Даба от решетки, и они вместе кинулись прочь по улице, уводящей от кладбища. Себастьян перед воротами еще помедлил, обернувшись и напоследок бросив на меня свой непостижимый взгляд, а потом устремился вслед за приятелями.

Афина наконец выпустила меня, и я рухнула наземь как подкошенная, со свистом выдохнув из легких застрявший в них воздух и щекой приложившись к влажной почве. Какая приятная прохлада.

Слишком ослабевшая и затравленная, я была не в силах пошевельнуться.

Афина спрыгнула с крыши склепа и направилась ко мне. Носком башмака она ткнула меня в плечо и перевернула на спину.

Я глядела в лицо богини-язычницы, жестокосердой ведьмы, для которой в аду, если он существует, наверняка уготовано особое место. Она же опустилась на корточки и заботливо утерла с моей левой щеки слезные потеки, а потом заговорила, опершись локтями о колени:

— Ты им не чета, детка моя. Они все отвергли тебя. И онтоже! Даже им ты не нужна. Тебе нет места ни в Новом-два, ни вообще в этом мире, потому что ты чудовище. Твое пристанище — рядом со мной!