Шрифт:
В зале стояла гробовая тишина. Оказывается, мадам Мартен сыграла вступление, но Леська ничего не слышал. Мадам кашлянула, свирепо оглянулась на солиста и снова заиграла вступление, теперь уже просто барабаня по клавишам. Леська вздрогнул и, не отрывая глаз от Розии, поднес к губам инструмент. Тогда Розия достала из сумочки полуочищенный лимон в папиросной бумаге и хищно вгрызлась в него острыми зубами. Брызги разлетелись во все стороны. Лицо девушки исказилось. Сок побежал у нее по подбородку, и она старательно отирала его бумажкой. И тут Леська почувствовал во рту такую оскомину, что не мог собрать губы в амбушюр. Боясь опять пропустить свою секунду и услышать новый кашель мадам Мартен, он, не помня себя, дунул в трубу и вызвал из нее такой неприличный звук, что зал покатился со смеху. Мадам Мартен возмутилась. Она была женой французского консула и шутить с собой не позволяла. Демонстративно захлопнув крышку рояля, она величественно уплыла за кулисы. Леське ничего другого не оставалось, как поплестись за ней. Правда, он успел на прощание поклониться директору поясным русским поклоном.
— В чем дело? — кинулись к нему за кулисами.
— Что случилось?
— Ты ведь так здорово играл на репетиции.
Но разве им объяснишь?
Леська вышел в коридор. Он собирался уходить.
— Леська! — услышал он вдруг. — Скорей сюда!
Его звали в какую-то комнату, единственную, где свет не был выключен. Там вокруг стола сидели и стояли его товарищи и пробовали силу с Артуром. Один за другим садились они против капитана и, сцепивши с ним ладони, пытались положить руку на стол. Но это им не удавалось.
— Ну-ка, Елисей! Теперь твоя очередь.
Леська всматривался в их лица и видел, что они ничего не знают о его провале. С облегченным вздохом ухватил он кисть Артура своей лапой рыбака и легко припечатал к столу.
— Э, нет! Это не считается! — возбужденно закричал Саша Листиков, которого прозвали Двадцать Тысяч. — Артур уже устал!
— Давай другую, — сказал Артур с таким покровительственным видом, точно первую он уже положил.
Левую руку Елисей уложил так же легко, как и правую.
— Третью давай! — засмеялся Гринбах.
— Нет, нет! Это же смешно! — заявил Саша. — Артур не левша, а Леська, может быть, левша. Условия неравные.
Все с этим согласились. Артур считался первым силачом, и победить его было теоретически невозможно. Была тут и другая причина. Отец Артура, корабельный мастер, построил для спортивного кружка небольшую яхту «Карамба». Считалось, будто строил ее кружок, а мастер только давал указания, но на самом деле строил мастер и оба его сына — Артур и Юка. Остальные в большей или меньшей степени мешали их работе. Кружок очень гордился яхтой, по принадлежала она, конечно, Видакасам, и если всякий и каждый будет класть руку Артура, он уйдет из кружка и заберет с собой яхту.
...«Немного отдохнем на этом месте», — говаривал Пушкин иногда в самый разгар работы над рукописью.
Когда я думаю об этой схватке Бредихина с Видакасом, мне вспоминается басня: однажды Лев заявил на собрании животных, что отныне самым сильным зверем будет считаться Заяц. Животные аплодировали, фотографировали, поздравляли, желали. В упоении славой Заяц побрел в лес и попался на глаза Медведю, который тут же прихлопнул косого, как комара. Откуда же он мог знать, что этого нельзя делать? Ведь он на собрании не был.
Этим Медведем оказался Бредихин. Он тоже строил «Карамбу», но не видел связи между яхтой и рукой Артура.
Ах, Леся, Леся!.. Сколько раз в жизни и мне случалось в литературе класть и правые и левые руки, но всегда это не считалось, потому что я с бредихинской наивностью недооценивал связи между рукой соперника и рукой, строившей яхту.
Все, кроме Гринбаха, так единодушно вступились за Видакаса, что Леська на минуту и сам подумал: «А вдруг я и вправду левша! Саша зря не скажет».
Сашу Листикова прозвали «Двадцать Тысяч» за то, что он обещал себе жениться только на этой сумме.
Незаурядная практичность Листикова всегда производила на Леську сильное впечатление.
Между тем разговор перешел уже на визит Сейдамета в Севастополь.
— Мальчики! — с упоением говорил Саша Листиков. — Моя тетя живет в Коктебеле, и я гощу у нее каждое лето. А вы знаете, из каких самоцветных камешков состоит коктебельский пляж? Так вот, за последние три года я собрал целую коллекцию сердоликов — розовых, красных, багровых, кровяных!
— Ну и что же?
— Хочу преподнести правителю Крыма.
Товарищи молчали — им было неловко за Сашу. Но тот ничего не чувствовал.
— А? Как вы думаете? Ведь спросит же Сейдамет: «А кто это преподнес мне такую прекрасную коллекцию?» — «Гимназист седьмого класса Листиков!» — ответят ему. «Чего желает гимназист Листиков?» — «Путешествия по Кавказу!» — отвечу я ему.
О Леське забыли, и он снова вышел в коридор. Но тут его поджидала Розия. Она подлетела к Леське, приблизила к нему свое лицо, упоенное ненавистью, и зашептала вдохновенно, как гадалка: