Весенин предоставил слово заведующему отделом радиоастрономии.

Киреев был краток.

…Давно назрел вопрос о строительстве своего радиотелескопа специальной конструкции. Средства для начала есть — внутренний резерв отдела.

«Заказ Института баллистики, что ли?!» — подумал Вадим.

Весенин кивал в такт каждой фразе. Он одобрял сообщение Киреева.

— Слушай, кем был Весенин до работы в обсерватории? — Вадим наклонился к Ипполиту.

— Не важно, кем был, — важно, кем стал. Как ты всегда далек от того, что творится вокруг. Теоретик!

— Горшенин, вы на Ученом совете, а не в парке, — прервал Весенин докладчика. Неужели догадался, что разговор идет о нем? Интуиция. Высокоразвитая нервная система.

Ипполит замолчал. Негромкий киреевский голос вновь потек между рядами. В физике это называется ламинарное течение, без всяких возмущений.

— Так кем же он был? — Вадим почему-то очень заинтересовался этим вопросом.

Ипполит посмотрел на Весенина. Тот что-то записывал в блокнот. Можно смело говорить. Если негромко.

— Директором Института оптики.

— Почему он так поддерживает проект строительства радиотелескопа?

— Ничто так не упрочает положение, как солидное капиталовложение, — Ипполит поправил журнал. — «Безличный исполнитель чужой воли». Латинское слово. Из восьми букв.

Вадим не знал. Портьера легонько вздрагивала. Теперь ему казалось, что воробей дергал за веревку его, Вадима, как марионетку итальянского театра Пикколо.

«Сателлит?» — ответил сам себе Ипполит и принялся размещать буквы по клеткам.

Слова Киреева падали, как мокрый, рыхлый снег. И растворялись, не долетая до сознания тех, кто сидел в зале. Когда хотел, Киреев мог говорить и проникновенно, не заостряя внимания на существе. Он убаюкивал, как сказочная птица Феникс.

Профессор Сафонов из отдела астрофизики уже дремал, склонив на грудь седую голову.

…Голос Ипполита прозвучал не совсем обычно. Нервно и громко. Киреев перестал читать и в недоумении посмотрел в зал. Неужели реплика может исходить с мест, где сгруппировался его отдел? Скорее так мог выкрикнуть кто-либо из «ущемленных» астрометристов или астрофизиков.

— Неясно. Повторите, пожалуйста, — близоруко обводя зал, произнес Киреев.

— Встаньте, Горшенин… Что вы там прячетесь?! — Весенин раздраженно постучал карандашом о стол.

— Я не прячусь, — Ипполит поднялся. Он счел обидным для себя тон Весенина. — Я говорю: строить инструмент подобной конструкции — почти вчерашний день. — Ипполит почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота и необходимо усилие, чтобы ее подавить. Десятки глаз удивленно, ехидно, злорадно обстреливали его с разных концов зала. Почти физически ощущал Ипполит взгляд Вадима…

— Скандал в благородном семействе, — произнес профессор Сафонов. Он относился к той категории людей, которые вовремя просыпаются.

— «Я требую, чтоб господин Онегин мне объяснил свои поступки», — пропел за спиной Бродский. Хотелось дать ему по шее. От этой мысли Ипполит почувствовал облегчение. В общем-то он не одинок. И не надо обращать внимание на этот взгляд. Слева, снизу… Секунда, вторая… Все прошло. Ипполит овладел собой. Обычный вид: самоуверенный, гордый и насмешливый.

— С тех пор как проектировался инструмент, прошло много времени. Идея морально устарела!

У кого-то упали ключи. Словно сотня консервных банок.

— На проектирование другой конструкции у нас не хватит денег. И времени, — ответил Киреев. Это была не та фраза, которую надо, произносить. Но Киреев не мог прийти в себя — с этого фланга наступление было для него неожиданным. Зал зашумел, задвигался, напрягся, расправлял затекшие спины, пробовал отсиженные ноги…

Безусловно, выходка Горшенина — это чепуха, нестоящие разговоры. Строить инструмент будут. И тот факт, что институт Ковалевского разрабатывает сооружение гораздо мощнее, ничего не значит. Однако от Ипполита веяло необычным настроением. Всем было известно, что он принимал не последнее участие в расчетах «киреевского» радиотелескопа, и вдруг так выступить!

— К дяде ходить не станем. Надо строить свой инструмент. А недостатки устраним в процессе строительства, — Весенин жестом предложил не прерывать доклад.

Ипполит сел. Через минуту ему подали записку. «Легче сделать героический жест, чем терпеть его последствия». Подписи не было. Ипполит повернул голову и увидел лицо Савицкого… Рядов через пять. Тот внимательно смотрел на докладчика, то и дело подбирая толстые губы, словно пробуя их на язык. Ипполит перевернул записку и написал: «Каждому свое! Одним — делать героические жесты, другим — терпеть последствия».