Тогда бы он, подобный Дунбиню, одному из восьми даосских святых, покровителю магии и различных ремесел, сделал бы то, что завещал дедушка, умирая…

Вот беда: дедушка презирал даосов, считал невежами и бездельниками, слишком любящими солнце и луну, [50] хотя несколько лет пробыл у них в обучении, а скорее, именно поэтому.

С другой стороны, те, кто были дедушкиными наставниками, не являлись истинными даосами-магами. Чтобы уподобиться бессмертным, необходимо прикипеть сердцем к принципу «у вэй» — полного воздержания от какой-либо деятельности, отречения от всего земного. От «красной пыли» — суетного грешного мира, как говорят буддисты.

Так ведь «у вэй» никак не сочетается с тем священным долгом, ради выполнения которого живет То…

Дедушка был прав: у даосов делать нечего. Философы, алхимики и ученые мне не помогут добиться своего, а магом я могу стать, лишь отказавшись от всего, чем живу. Кроме Шаолиня мне некуда деваться…

И внезапно Хуа То пронзает мысль: храм стал частью его жизни. Какими бы горькими, дурацкими и бессмысленными ни были его труды, они вросли в него, переплелись с ним. Надо терпеть…

То берет метлу, отправляется в сад. Ветер небрежно набросил узоры из желтых, красных, коричневых, золотых листьев на покрывало из побуревшей, но еще крепкой травы.

В саду стоит старик в желтом халате жреца, обратив лицо прямо к солнцу — несмотря на осень, еще очень яркому. Хуа потрясен: как можно так долго смотреть на светило? А если монах закрыл глаза, то зачем подставлять под лучи лицо?

Жрец оборачивается, и у Хуа вырывается крик ужаса: у старика пустые глазницы. Опомнившись, он почтительно кланяется.

— Я слушаю тебя, новый послушник, — говорит старый монах.

— Как вы можете узнать меня, досточтимый, если встречаете впервые и вообще слепы? — почтительно, но твердо возражает Хуа То.

— Я сразу узнаю любого обитателя храма. И никогда не думай, что, раз у человека нет глаз, он не может видеть. Зажмурься и обрати лицо к солнцу.

Хуа То повинуется. Сквозь веки он видит свет — отражение солнца. Опускает голову к земле — свет исчезает. Ну да! Через внутреннее можно постичь внешнее, они взаимосвязаны. Как же я не понимал этого раньше?

— Ну, — спросил наставник, — что ты слышишь?

Хуа То прислушивается. Звуки налетают на него из тишины, как мухи на мед, и он успевает ловить лишь первых и самых громких.

— Я слышу журчание ручья, текущего из храмового родника вниз под гору. Я слышу птиц. Я слышу ветер и шелест листьев.

— Это все очевидно, это можно услышать и с открытыми глазами. Чтобы по-настоящему слышать, нужно сосредоточиться. Пробуй еще.

Хуа заставляет себя оторвать все слишком явные звуки от своего сознания, пробиваясь через них, как ныряльщик через теплые и холодные струи воды, чтобы достичь глубины.

— Ты слышишь стук своего сердца?

— Да. — говорит Хуа спустя некоторое время, убедившись, что это действительно так.

— Научись всегда выделять его из других. Используя стук сердца как меру отсчета, йоги из Индии делают свои упражнения на дыхание и сосредоточение. Наша секта — чань заимствовала это у них, ты должен научиться им подражать. Слышишь ящерку рядом с собой?

Хуа навостряет уши:

— Нет!

— Открой глаза!

Хуа повинуется — и видит у своих ног остаток ушедшего лета — маленькую зеленую ящерицу.

— Сяньшен, — восторженно вопрошает он старика, — как можете вы слышать все это?!

Слепой монах улыбается:

— Отрок, а как ты не можешь? Даже тьма имеет свой звук.

— А человек тем более, — вдруг раздается прямо над ухом То негромкий голос Миня.

Хуа испуганно вздрагивает: он не заметил, как подошел настоятель. Поистине верно говорят про монахов Шаолиня: «Пытаешься их увидеть — они невидимы, намереваешься их услышать — они неслышимы, хочешь их схватить — они неуловимы».

— Ты пока не умеешь ни видеть, ни слышать как следует, а тем более чувствовать кожей, — продолжает Минь.

— Как это? — недоумевает То.

— Я сейчас закрою глаза и вытяну руку ладонью вверх. Возьми листик и тихо, не предупреждая меня, разожми пальцы, чтобы он упал мне на ладонь.

То делает это — и не верит своим глазам: Минь успевает отдернуть руку, прежде чем лист касается ее.

— Это волшебство! — ахает Хуа То.

— Это тренировка! Листик толкает перед собой воздух, который я чувствую кожей.

То разочарован:

— Как просто!

— Подобной простоты ты будешь добиваться лет десять! Тебе будут бросать лист на ладонь и бить по ней палкой в тот миг, когда он коснется руки.