– Вы о чем? – изобразил непонимание следователь.

– Вот он стену ломал!

– Михал Михалыч? – изумился следователь.

– Не знаю, как его зовут! – рыдала женщина. – Но рожу эту бандитскую я запомнила на всю жизнь!

– Вы полегче! – оскорбился Федько.

– Он! Он! – упорствовала женщина.

– Вы уверены? – заинтересовался следователь.

– Ну конечно! Только сейчас он в рубашке, а тогда в куртке был!

– В какой куртке? – быстро спросил следователь, и его взгляд стал холодным и цепким.

– В синей. А вот здесь у него карманы.

– Какие?

– Черные такие.

Михаил Михайлович потерял дар речи. Хотел что-то сказать – и не мог. Его куртка – синяя, с черными накладными карманами – висела сейчас в кабинете следователя. И следователь, похоже, тоже об этом вспомнил. Ушел и через минуту вернулся с курткой.

– Эта?

– Она самая, – плача, подтвердила женщина.

– Врет! – взъярился Федько.

Он был возбужден и готовился защищать собственную честь до последнего. Но следователь, кажется, уже выстраивал собственную схему.

– Вы уверены? – уточнил он.

– Я же его видела, вот как сейчас.

– Как все было?

– Я вам уже рассказывала. Слышу – грохот. Зашла за угол, а этот вот…

– Врешь! – вскинулся Федько.

– Молчать! – осадил его следователь.

И уже спокойнее – женщине:

– Продолжайте, пожалуйста.

– Он, значит, стену крушит…

– Да я не мог!

– А чем крушит? – уточнил у женщины следователь, будто вовсе не замечая возмущения Михаила Михайловича.

– Кувалдой.

– Да не мог я! – почти простонал Федько. – Я же кувалду не подниму! Здоровье не то!

Все происходящее еще не казалось ему ужасным и непоправимым. Просто какое-то идиотское недоразумение. Фарс, бред, морок.

– А и правда! – вспомнилось женщине. – Для него кувалда, видать, тяжеловата оказалась. Он ее выронил, да прямо себе на ногу.

– Ну врет же!

– А на какую ногу? – с быстротой охотничьего пса среагировал следователь.

– Сейчас. – Женщина покрутилась на месте, примеряя, как оно там было, возле магазина-то. – На правую, мне помнится.

– Разувайтесь! – быстро сказал следователь.

– Да вы что! – попытался было протестовать Михаил Михайлович, но следователь на него так глянул, что бедняга тотчас же сбросил с ноги ботинок, стянул носок, и всем присутствующим открылась поврежденная федьковская нога: часть большого пальца отсутствовала, на остальных не было ногтей.

– Вот! – торжествующе выдохнула женщина.

– Ага! – так же торжествующе подтвердил следователь.

– Да это же еще в шестьдесят третьем! – возопил раздавленный такой несправедливостью Михаил Михайлович. – На заводе! Балка! На ногу! Упала!

– Я и не такие истории слышал, – засмеялся следователь, и его глаза кровожадно сверкнули.

– Это не я! Не я!

– И еще вот я вспомнила…

– Так, так! – подбодрил женщину следователь.

– Еще у него одна примета есть.

– Так говорите же!

– Я ему крикнула: что, мол, делаете? А он так нехорошо зыркнул и вдруг – хрясь! – на груди как рванет рубаху…

– Ну врет же она…

– Молчать! А вы продолжайте.

– Рванул, значится, рубаху и как завопит: «Я тюрьму видал, щас всех поубиваю…»

– Врет!

– А на груди у него…

Я видел, как захлебнулся воздухом Федько.

– …такой, знаете, рисунок…

– Татуировка? – уточнил следователь.

– Вот-вот, татуировка, значится. Нарисован товарищ Ленин, а под ним написано: «Наш учитель и вождь».

Сказав это, женщина замолчала, и в кабинете установилась абсолютная тишина. Все смотрели на несчастного Федько. А он уже был совсем никакой.

– Ну! – сказал следователь. – Рубашечку-то расстегни!

Федько хотел что-то сказать и не мог. Тогда следователь подошел к нему и собственноручно расстегнул пуговицы. А под рубашкой действительно обнаружился товарищ Ленин и надпись – та самая, о которой и говорила женщина.