— А теперь, доктор, со всей осторожностью, которую, как вы говорите, проявили при опознании, и не забывая о совершенной вами серьезной ошибке, скажите, считаете ли вы возможным, что ваше опознание мистера Келли тоже могло быть ошибочным?

— Нет, — ответил Фриман.

— Даже толкуя все сомнения в его пользу, вы все равно уверены, что правы?

— Да.

— И при всем вашем человеческом великодушии?

— Нет-нет, — вмешался судья Вызански, — великодушие здесь ни при чем.

— Вы правы, ваша честь, — согласился я, — слово выбрано неудачно. Приношу свои извинения.

Судья повернулся к Фриману:

— Адвокат задал вам вопрос, который когда-то задавал Кромвель: «Во имя христианского милосердия, не думаете ли вы, что могли ошибиться?»

— Я не думаю, что ошибаюсь, — ответил Фриман.

Жалеть дантиста было нечего. Во время перерыва я попросил привезти в суд Зигмунта. Инспектор ни капли не был похож на Шену, и мне хотелось, чтобы Фриман сам понял степень своей ошибки.

Перекрестный допрос продолжался. Фриман признал, что его описание Зигмунта было в действительности описанием Шены, человека, которого ему предложили опознать. Он отрицал, что это была преднамеренная ложь, а настаивал на «ошибке». Развивая свою мысль, он добавил:

— Сначала я подумал, что этот человек — мистер Зигмунт, но потом стал его описывать и понял, что это не он.

Инспектор пока стоял в сторонке, и я, наконец, попросил Фримана все-таки описать Зигмунта.

— Я не могу описать его.

— Но вы хоть что-то помните об инспекторе по фамилии Зигмунт?

— Да.

— Это мужчина или женщина?

— Мужчина.

— Ну что ж, это уже кое-что. Какого он роста?

— Примерно пять футов восемь дюймов.

— Пять футов восемь дюймов, вы настаиваете на этом?

— Пять футов восемь дюймов или пять футов девять дюймов.

Судья:

— Прошу прощения?

— Я бы сказал, пять футов восемь дюймов или пять футов девять дюймов, не очень высокий.

— Примерно моего роста, да?

— Примерно.

— Вы считаете, что он значительно ниже Шены?

— Да.

— Рост мистера Шены вы определили в пять футов одиннадцать дюймов, верно?

— Да.

— А лицо мистера Зигмунта? Круглое, квадратное, овальное?

— Круглое.

— Нос у него был?

— Да.

— Опишите его.

— Я не помню, в нем не было ничего особенного.

— Не большой и не маленький?

— Не помню.

— Не помните. Так. Ну, а глаза? Глаза были?

— Кажется, он носит очки.

— Но ведь и сквозь них вы могли заметить, есть ли у него глаза? Не так ли?

— Да.

— Какого они цвета?

— Не помню.

— Какого цвета были глаза у мужчины, которого вы видели тогда у обочины?

— Не знаю.

— Вы можете утверждать, что они не карие?

— Не знаю.

— Вы же понимаете, что если они были карие, то вы ошиблись, указав на мистера Келли. У него глаза голубые.

— А я не говорил, что они карие.

Судья:

— Нет-нет, вопрос был сформулирован иначе. Если у человека, который стоял у почтового фургона, действительно были карие глаза, он не мог быть мистером Келли.

— Если бы глаза были карие, если бы человек около фургона, если бы то, если бы се…

Судья:

— Да, вопрос заключает в себе предположение. Если у того человека были карие глаза, а у мистера Келли глаза не карие, то это не мог быть мистер Келли.

— Вы не заметили цвет волос этого человека?

— Нет.

— Ну, хорошо. Покопайтесь в памяти, может, еще что-нибудь вспомните про Зигмунта?

— Он был одет в светлый костюм.

Судья:

— Вас спрашивают не об этом. Раньше, в ответ на мой вопрос, вы сказали, что считаете это самым значительным событием своей жизни. Вы сообщили мне и присяжным, что в течение получаса сидели рядом с этим человеком и разговаривали. Теперь вас просят описать человека, с которым вы вели самый значительный в вашей жизни разговор. Несомненно, цель этого вопроса — выяснить, можно ли вам верить, когда речь идет об опознании, сделанном на основании случайно брошенного взгляда на человека, который в тот момент не представлял для вас никакого интереса, человека, стоявшего у обочины в темноте и освещаемого лишь фарами проходящих машин.