Шрифт:
В решающей схватке сошлись 300 защитников города и 900 англичан и французов. Нападающие были отброшены: они потеряли убитыми и ранеными 450 человек. После этого эскадра ушла...
Дальнейшая жизнь Завойко была более спокойной. Он служил на Амуре, потом был переведен в Петербург, состоял в Морском аудиториате, получил звание полного адмирала. И какое-то время обитал здесь, на Николаевской улице – в доме, до самой революции принадлежавшем его детям.
Потомки Завойко остались жить здесь и после революции, только уже на куда более скромных условиях – в одной из коммунальных квартир дома...
ДОМ № 54
В ОРИГИНАЛЕ И В ПБРБВОДБ
Дом № 54
Эту часть нашего маршрута завершает дом № 54, выходящий к Разъезжей улице. Он связан с одной из памятных страниц русского книгоиздания: здесь в 1803 году открылась одна из первых в России частных типографий. Дом тогда принадлежал купцу Ивану Петровичу Глазунову, и он как раз твердо намерился обзавестись собственным печатным предприятием. Книготорговое дело Глазуновых было уже давно известно в Москве и в столице: здесь продавались преимущественно российские книги, но и зарубежные тоже. Как только император Александр I разрешил открытие в стране частных типографий, Глазуновы решили воспользоваться новой возможностью. Все технические вопросы Иван Петрович поручил типографу Иоганну Якобу Вейтбрехту, который выписал необходимые станки и шрифты из-за границы – и торжественно, с молебном, типография была открыта. Освящал помещения хороший знакомый Глазунова архимандрит Евгений Болховитинов, известный духовный писатель.
Создание типографии обошлось в 6280 рублей ассигнациями, однако вложения окупились достаточно быстро. Первой отпечатанной здесь книгой стала переводная повесть немецкого писателя Августа Готлиба Мейснера «Бианка Капелло»; изданная в двух частях, она разошлась быстро. В дальнейшем Глазуновы печатали тут книги по истории, праву, географии, сельскому хозяйству, юстиции, художественную литературу, и они расходились весьма успешно. Растущий спрос заставил Глазуновых расширить дело – и уже через семь лет типография переменила место, перебравшись в Большую Мещанскую улицу (ныне Казанская улица). Перешел в другие руки и дом на Грязной. Однако в истории глазуновского дела он так и остался как точка отсчета.
А многими годами позже в этом доме открылся первый на Николаевской улице ренсковый погреб «К.О. Шитт» (тот, что у Невского, был вторым по счету). Место этого погреба можно определить безошибочно – на самом углу здания, в полуподвальном этаже...
Интересно, не в этом ли доме подыскала квартиру для тестя и дочери теща Ф.М. Достоевского Анна Николаевна? Федор Михайлович искал тогда подходящее для семьи жилье: квартира на Лиговке, где они обитали, писателя не устраивала. Анна Николаевна решила помочь, и летом 1873 года Достоевский писал супруге: «Сегодня Анна Николаевна сообщила мне адрес квартиры, ею для нас отысканной, на углу Николаевской и Разъезжей, без контракта, 4 комнаты (2 больших) 700 руб.».
Переезд, впрочем, не состоялся: Достоевские остались на старой квартире. Видимо, обстоятельства переменились...
РАЗЪЕЗЖАЯ УЛИЦА
Когда-то на этом месте был бор – хвойный лес. Потом его вырубили и местность стали именовать «Большими Пеньками». Одно время и Разъезжая звалась улицей Большие Пеньки.
Но все-таки закрепилось нынешнее имя, присвоенное улице летом 1739 года. Нетрудно догадаться, почему. О срубленных деревьях, да и о пеньках давно уже все забыли – а ямщики и городские извозчики так и продолжали встречаться и разъезжаться здесь в разные стороны. Это был постоянный район их обитания, часть довольно обширной Ямской слободы...
За Разъезжей улица Марата делает поворот вправо. В XVIII столетии Грязная улица на этом перекрестке заканчивалась, а от Разъезжей вдаль вела уже Семеновская, названная по лейб-гвардии Семеновскому полку. Удлинили Грязную только в пушкинские годы...
Обычно мы не сворачивали с прямого пути, но на Разъезжей сделаем все-таки несколько шагов в сторону. Совсем рядом с улицей Марата находится дом № 31 по Разъезжей, в котором шесть лет прожил писатель Федор Кузьмич Сологуб со своей супругой, переводчицей Анастасией Чеботаревской. Здесь был знаменитейший литературный салон, гостями которого бывали Блок и Ахматова, Мандельштам и Куприн, Леонид Андреев и Бальмонт, Чуковский и Кузмин, Алексей Толстой и Александр Бенуа...
Об этом салоне сохранилось немало воспоминаний. И не только в прозе: Игорь Северянин, например, рассказал о своем визите на Разъезжую в стихах:
В студеный полдень октября, —В такой обыденный, но вещий, —У Сологуба на Разъезжей,От нетерпения горяУвидеть стильного эстета,Я ждал в гостиной. На стенеЛежала женщина в огнеДождя при солнце. Помню, этаКартина, вся лучистый зов,Какую создал Калмаков,Меня тогда очаровала.И вдруг, бесшумно, предо мной,Внезапно, как бы из провала,Возник, весь в сером, небольшойПроворный старец блестко-лысыйС седою дымчатой каймойВолос вкруг головы. Взор рысий...Оборвем цитату. Северянин заполнил такими рифмованными мемуарами не один десяток страниц. Понять его рвение можно, ведь после того визита Сологуб взялся выводить молодого поэта в люди, в свет – и в этом вполне преуспел. Скажем лучше о женщине на стене; тут в унисон Северянину прозвучат воспоминания писательницы Тэффи о сологубовских апартаментах:
«Была взята большая квартира, куплены золоченые стулики. На стенах большого холодного кабинета красовались почему-то Леды разных художников.