– Не могу, – сказала я.

– Ну да, не можете.

– Мне нужна надомная работа. Чтобы быть с ребёнком.

– А вы писали уже рецензии где-нибудь?

– В Литературной консультации, пять лет. И несколько лет в Детгизе.

– Значит, опыт есть. А вы что, ушли оттуда?

– Да нет, не ушла. Но не каждый месяц дают что-то на рецензию, и рукописи слишком маленького объёма. Так что в итоге получаются сущие копейки.

– Понятно… Ну, прямо сейчас и возьмите работу.

Мы вышли в приёмную, и он велел секретарю дать мне на рецензию какую-нибудь рукопись. Он сказал: «Это наш новый рецензент. Человек умный и ответственный, моя бывшая студентка. Я за неё ручаюсь».

Так я стала рецензировать рукописи в «Советском писателе». В терпеливом ожидании выхода своей книги…

Я принесла рукопись Людмилы Фёдоровны, которую мы с Антоном напечатали, и пошла с ней сразу в Исаеву. Рассказала о них – о Людмиле Фёдоровне и Валерии Всеволодовиче. И передала ему их приглашение зайти в гости, посмотреть картины.

– Вы не обижайтесь, – сказал он. – Спасибо, конечно. Но я вряд ли выберусь.

– Почему? Это такие замечательные люди! Уникальные! Таких больше нет.

– Эх!… Понимаете, я уже в таком возрасте, что дай Бог, чтобы хватило сил на старых друзей. Просто не хватает на всё времени. Вы уж не обижайтесь. А старикам своим передавайте от меня привет.

Услышав о злоключениях рукописи Людмилы Фёдоровны, он сказал:

– Ну вот, возьмите и отрецензируйте сами! Чтобы не откладывать в долгий ящик. Зарегистрируйте рукопись и тут же возьмите на рецензию.

Это было счастье! Это было начало победы…

Когда я сама стала здесь рецензировать, я очень скоро поняла, что это – не честь, а – мука! Практически каждую рукопись секретарь вручал мне с явным намёком. Точнее – говорил открытым текстом:

– Это – из «самотёка».

Или:

– Это рукопись сына Такого-то, так что вы сами понимаете…

То есть – рукопись из самотёка надо было «зарезать», а рукопись «сына Такого-то» надо было, несмотря на её качество, одобрить и предложить к изданию.

И – вновь, с проникновенным заглядыванием в глаза:

– Это – жена Такого-То… Как, вы не знаете Такого-То?… Ну, это же известный… Так что хотелось бы… Ну, вы меня понимаете…

Я – «не понимала». Я изображала полную наивность. Наверное, (да уж конечно!) я раздражала наигранным (шутовским!) непониманием своих работодателей. Не только в этом, но и в других издательствах, где периодически удавалось добывать работу. Сознаюсь – но не каюсь: я была неудобным, неуправляемым рецензентом. Этаким «рыжим» – в этом отлаженном, чётком механизме. В жутком механизме – заведённом словно бы раз и навсегда…

Но куда человеку деться от своего амплуа?… Если он родился с вихрами, которые никак не желают приглаживаться?…

Рукопись «жены Такого-То» я отклонила, чем вызвала настоящую бурю… (разумеется, не аплодисментов!). И рукопись «зятя Такой-То» подвергла той же участи. Но не по злому умыслу, о, нет! Я это делала от чистого сердца: жалея читателя… Оберегая его, бедного, от несварения желудка, – насколько это было в моих скромных возможностях.

Увы, печатать или не печатать жён и зятей, мужей и своячениц, – решала в конечном итоге не я. Но на своём месте я делала то, что могла. То, что должна была делать. Меня вдохновлял пример Маленького Принца – который неустанно боролся на своей маленькой планете с баобабами…

На тех же, кого нужно было «резать», – я имела шутовскую дерзость писать положительные рецензии: с просьбой включить в план издания никому неизвестного Петрова или Сидорова. За «вольнодумство» меня порой вызывали «на ковёр» – к Самому!

К слову сказать: «Сам» присутствует в каждом издательстве, в каждой редакции – тот, кто, в конечном счете, и решает судьбу рукописи; чихать ему на все рецензии! Но копия рецензии обычно высылается автору; и если есть в ней хоть какая-то «зацепка», – автор является в издательство и начинает «качать права». Я, таким образом, создавала почву для возникновения пред очами Самого – нежданных и докучных посетителей, просителей, требователей. Этого Сам допустить не мог!

– И что это ты здесь написала? – вопрошал Сам, изумлённо теребя листки моей рецензии.

– То, что думала. Надо издавать. Стихи – изумительные! Настоящая поэзия!

– Ну, и что? – искренне (по-детски искренне!) недоумевал Сам.

– Ему уже восемьдесят! И до сих пор ни одной книги! – говорю я горячо, призывая Самого вместе со мной огорчиться, возмутиться этим фактом.

– Где же он раньше был, твой гениальный пенсионер?

– Пытался пробиться… всю жизнь… Да вы почитайте сами! Это – настоящий большой поэт!