Шрифт:
Ездила к Каптеревым. Показала эскиз своей обложки. Хотя меня всё время жутко скребёт на сердце, что моя книга опережает книгу Людмилы Фёдоровны. Это НЕСПРАВЕДЛИВО! Так не должно было быть!! Из-за этого я даже не испытываю радости от того, что выход «Лунных цирков» неумолимо близится.
Как бы мне хотелось поменять наши книги местами! Но – увы – это не в моих силах. А то, что в моих силах, я делаю. После моего редзаключения рукопись рассмотрена редсоветом и поставлена в план редподготовки. Эти этапы не перепрыгнешь. Но теперь уже дело пойдёт скорее… Надеюсь! Молю Бога об этом.
И всё же не показать им обложку я не могла. Валерий одобрил, Мама Кошка восхитилась.
– Талантливый человек талантлив во всём! – сказала она.
– Идём, покажу тебе новую картину! – сказал Валерий. – А потом будем пить чай.
Мы пошли в его комнату.
На мольберте стояла ещё свежая работа, остро пахнущая невысохшей краской. Белые фиалки… на тёмно-синем фоне весеннего космоса…
– Это ты мне их в прошлый раз подарила, помнишь?
– Помню!
– Ты когда вошла с ними, я сразу понял, что буду их писать! А когда над твоим портретом уже начнём работать?
– Вот бабушка скоро приедет, смогу надолго оставлять Антошу…
– Ну, ты думаешь, что Люсина книга выйдет?
– Валерий Всеволодович, я вам обещаю: книга Людмилы Фёдоровны обязательно выйдет!
Пришли с Антошей с прогулки. В дверной ручке – записка. Разворачиваю её… и мир меркнет… мир рушится…
Записка от Светланы Завадовской. Две строчки, которые повергают меня в пучину ужаса и горя: «Вчера утром умер Валерий Вс. Каптерев. Отпевание завтра в 12 часов…»
Ноги не держат меня, я оседаю, опускаюсь на корточки, привалившись спиной к стене, и сижу так, не в силах шевельнуться, не в силах сказать ни слова… Антоша теребит меня:
– Ты чего сидишь тут, мамася? Пойдём, пойдём домой…
Я плакала так громко, что из соседней двери выглянула соседка. Та самая, к которой я уже много лет хожу по вечерам звонить.
– Маша, что случилось?!
Я протянула ей записку.
– Горе-то какое… – запричитала она.
– Позвонить можно, Зоя Куприяновна?
– Звони, звони, конечно!
Позвонила сначала маме:
– Мама, можешь прийти и остаться на ночь с Антошей? Валерий Всеволодович умер… завтра похороны… я еду к Людмиле Фёдоровне…
Никогда не забыть ту ночь, когда я опять спала на его диванчике – в ночь перед отпеванием… А он был в церкви…
Мы долго перед этим сидели с Мамой Кошкой на кухне, и она мне всё рассказывала про его последние минуты… и как они накануне долго сидели за этим столом, и никого не было в тот вечер, только они двое, и говорили о его картине, которую он только что закончил. Эта картина, ещё свежая, пахнущая краской стояла на мольберте. Я взглянула на неё и испытала шок. Это был его, Валерия, привет нам с Антошей…
Пять дней назад я была у них, и тоже никого не было, только мы трое, я принесла показать новые рисунки Антона: рисунки города Дерефана. И ещё один чудный рисунок – Маленькая Птичка с большим тюльпаном в клюве. Птица Голофомэ. Валерий Всеволодович сказал:
– Я буду это писать! Ты можешь мне оставить этот рисунок?
– Конечно!
Это было 2 мая.
Он ушёл 7 мая 1981 года.
И вот я вижу на его последней картине – Маленькую Птичку с большим цветком в клюве… Людмила Фёдоровна стоит рядом и тоже смотрит на картину.
– Он не успел дать ей название, – говорит она тихо. – Я назову её «Завет». Ведь это его завет нам…
Мы долго сидели на кухне, и всё казалось – сейчас Валерий войдёт на кухню, и скажет какую-нибудь свою шуточку, чтобы смутить меня, например: «Люся! Романушка говорит, что у тебя в холодильнике припасено очень вкусное варенье, которое она давно хотела попробовать!» А я начну, как всегда, отнекиваться, а он стрельнёт в нас голубым глазом и довольно засмеётся…
Потом мы разошлись по комнатам, Людмила Фёдоровна – к себе, я – в комнату Валерия, и обе пытались уснуть…
Я лежала на его диванчике, на котором он вчера умер. Нет, мне не было страшно. Я вообще не верила, что он умер, не могла это вместить в себя… Я уже много раз спала на этом диванчике, а он в это время обычно был в Крыму… Я лежала среди своего любимого рая, среди райских камней и черепков, среди райских окон-картин в другие измерения жизни, среди волшебных сиреней, среди дивных запахов этого дома (свежей краски и пыли)… и не верила, не могла поверить, что моему любимому раю пришёл конец… Что мой любимый брат никогда не наденет этот вымазанный краской передник и не возьмёт в руки кисть…И не ударит весело в эту медную тарелку… И не выбежит на лоджию и не помашет мне из своего волшебного сада… И не будет долго-долго смотреть мне в след…