Но потом Олег подвернул ногу на обломке кирпича, неожиданно и болезненно, и упал под градом ударов и, потеряв возможность сопротивляться, закрыл голову руками. Носок подкованного башмака Графа заехал ему сначала в подбородок, затем в живот. Двое других выли, привалившись к стенке, они явно не в состоянии были продолжать потасовку. Зато Граф, почуяв, что соперник ослабел, раз за разом наносил удары, попадая большей частью по предплечьям и бедрам Олежки, который свернулся на асфальте зародышем. Неожиданно избиение прекратилось, стало тихо. И тишина этой подворотни прогнусавила голосом Графа:

— Принц…

Олежку подняла за шкирку чья-то грубая рука. Его посадили, прислонив к стенке, и перед ним проплыли обвисшие джинсовые колени, массивная пряжка ремня, черная шерсть под расстегнутой до пупа розовой рубашкой, утонувшая в шерсти латунная цепь, густо заросшая морда. А потом он увидел двойного себя — отражение в черных зеркальных стеклах очков. Олежка сморгнул и помотал головой. Двойное отражение не понравилось ему, вызывало чувство внутреннего дискомфорта. Ему, в том полубессознательном состоянии, в котором он пребывал в настоящий момент, казалось важным свести два отражения в одно, и тогда наверняка станет легче, пройдет головокружение и вызывающая мучительную тошноту боль под ребрами.

Пока два Олежки, кружась, будто на карусели, безуспешно пытались совпасть, Граф, захлебываясь слюнями, нечленораздельно лепетал:

— Принц, мы все делали по-хорошему, как ты велел. Принц, он сам полез, он тебя послал на х… Так и сказал: пусть идет на х… и утрется. Утрется. Утрется. Он Маркизу нос сломал, а Тузику по яйцам вмазал. А мне. Вот, — указал Граф на разбитую скулу.

— Вижу, — послышался голос Принца, оказавшийся высоким, как у кастрата, и дребезжащим, — вижу. Схлопотал ты, братец Граф, по морде. Не уважаю дурака. Будешь ты теперь не Граф, а Графин. Пока на месяц. Все слышали? Сегодня вечером и повеличаем.

— Принц, за что? — впал в истерику новоявленный Графин. Видно, церемония величания была не из приятных. — За что, Принц?

— За дурость, сказал уже, — раздраженно отозвался Принц. — Мне умные нужны. Вот как он, например, — указал Принц на Олега и обратился к нему: — Зря ты, Олежек, в драку полез. Я ведь поговорить хотел, дело предложить. Я и сейчас готов… побеседовать.

Олежка не очень-то хорошо воспринимал происходящее, его все еще раздражала и мучила собственная зеркальная двойственность, которая, как он рассудил, и вызывала головокружение. И в какой-то момент, когда Принц, сверкая очками, склонился к нему, он понял, что следует решить проблему радикально, и выбросил вперед правый кулак, целясь по ненавистным очкам. Он промахнулся, так как Принц успел отпрянуть, но очки упали от резкого движения, и Принц, пытаясь удержать равновесие, наступил на них толстой подошвой и раздавил. Он заморгал подслеповатыми кротовыми глазками с голыми и тонкими, как у ящера, веками и сказал свистящим шепотом, обращаясь к Олегу:

— Как угодно, мальчик. Было бы предложено. Не пожалей смотри. Об упущенных возможностях. Я ведь мало к кому дипломатов посылаю.

Как ни странно, никто больше Олега не тронул. Принц удалился в сопровождении хнычущей троицы, а Олега оставили сидеть в воняющей мочой подворотне. Он привалился затылком к грязной штукатурке и прикрыл глаза. Голова все еще кружилась, и болел висок. Он, похоже, хорошо приложился то ли об стенку, то ли об асфальт. Надо было посидеть немного, попривыкнуть к боли, а потом потихоньку добираться домой. Зайти в школу, до которой оставалось два шага, и обратиться в медпункт ему не пришло в голову.

Олег, вероятно, задремал, потому что вздрогнул от звуков знакомого голоса.

— О! Я всегда была уверена, что в этой подворотне обязательно случится что-нибудь противозаконное. Надеюсь, им тоже досталось?

Олег открыл глаза и ответил:

— Досталось, Ромина Зенобьевна. Они первые начали.

— Ты жив, слава богу. Встать можешь?

Олег поднялся, перебирая руками по стенке, и постоял, привыкая. Потом его неожиданно стошнило, и стало легче. Ромина, едва успевшая отпрыгнуть, спросила обеспокоенно:

— Может, «скорую»? Они, бывает, приезжают вовремя.

— Нет, я домой пойду. Уже все хорошо, Ромина Зенобьевна, — засмущался Олег, вытирая рот рукавом и сглатывая, так как стеснялся сплюнуть.

— Я вижу, как хорошо. Я тебя, мой друг, сейчас пойду до дому провожать. И не мешай мне выполнять мой человеческий долг. Идем-ка, раненый герой. И не стесняйся, физиономия у тебя почти в порядке.

Ромина довела Олежку до дому, он отпер дверь своим ключом и молча протиснулся мимо вышедшего на звук открываемой двери Вадика, который в недоумении уставился сначала на помятого Олега, потом на Ромину.

— Ромина Зенобьевна. — начал было растерянный Вадик.

— Дело житейское, — бодро изрекла Ромина, — драка в подворотне. Рекомендую брата не беспокоить и не изводить вопросами. Пусть в постель ложится, а серьезных травм, по-моему, нет. Отлежится, и все будет в порядке. Холодный компресс к шишке на голове. Ты понял, мон шер Вадим?

— Ну да, — ответил Вадик и прошептал: — А… милиция?

— Ничего не заметила наша доблестная милиция, — в тон Вадику шепотом ответила Ромина, — сие происшествие прошло мимо представителей властей. К тому же, по словам твоего брата, они первые начали, и я ему почему-то верю.