2500… 2300… 2000… Все еще облака да облака.

— Через пять минут будем над рекой Алдан, — спокойно произнес Штепенко, пролезая в узкий проход, разделяющий Козлова и меня. — Все точно. Я дважды проверил свои расчеты.

1800… 1500… 1300… Лед на консолях стал таять. 1000… 800… 700 метров. Наше внимание не ослабевало. Хотя мы уже около получаса удалялись от горного хребта, но и тут могла оказаться какая-нибудь вершина высотой до тысячи метров.

600… 500… Внизу промелькнула какая-то темная точка.

400… 300… В самолете раздался такой громкий радостный крик, что даже доктор проснулся и испуганно вскочил на ноги.

Облачный покров кончился, под нами спокойно катила свои волны река Алдан. Сияло солнце, было тепло. Сердца всех наполнило чувство счастья.

Закончился девятый час полета. Еще полчаса — и гидроплан качался на водах реки Лены у Якутска.

Когда моторная лодка отбуксировала самолет к берегу, больного осторожно положили на носилки и доставили на сушу.

Прощаясь, доктор пригласил летчиков на завтра к себе на обед, сказав, что хозяйка приготовит настоящие сибирские пельмени. Затем он сел в прибывшую одноколку и уехал со своим объемистым грузом.

Мы не забыли любезного приглашения доктора. Обед на следующий день затянулся надолго, перешел затем в ужин и длился почти до полуночи.

Спустя несколько месяцев, когда наступили зимние холода, я опять попал в Якутск. На сей раз это был обыкновенный рейсовый полет с пассажирами и почтой. Поскольку погода не позволила продолжить полет в тот же день, волей-неволей пришлось сделать остановку. Во время вынужденного ожидания я решил навестить доктора Голынского.

Несмотря на довольно ранний час, солнце уже село. Мороз обжигал нос и щеки.

Вскоре я добрался до рубленного в сибирском стиле знакомого дома, оконные косяки и крыльцо которого были украшены кружевной резьбой.

Дверь открылась, когда я еще счищал снег со своих меховых унтов.

— Входите, входите! — раздался из темной передней знакомый голос.

— Здравствуйте, доктор! Простите, что я пришел без приглашения и беспокою вас, — извинился я, переступая порог.

— Ну о чем вы говорите! Ведь мы же с вами недавно так восхитительно раскачивались в небесах. Разве можно это когда-нибудь забыть!

С этими словами доктор помог мне снять верхнюю одежду и повесил ее на вешалку. Мы отправились в его кабинет.

— Как дела у вашего пациента? — поинтересовался я сразу же, едва мы сели.

Хорошо, очень хорошо! — ответил доктор знакомой мае скороговоркой. — Парень уже на ногах и учится снова ходить. Да-да! Бывает в жизни… Сильная воля и упорство творят чудеса! — оживленно говорил доктор.

Немного успокоившись, он переменил тему разговора.

— Когда вы осенью снова улетели отсюда, мысли о Чокурдахе не давали мне покоя. Врача же там не было. Как так можно! — Доктор Голынский возмущенно покачал головой. — Стал я понемногу налаживать дела, и сейчас в Чокурдахе неплохой врач. Мой ученик, местный житель, якут. В нем я так же уверен, как в самом себе.

На столе появился самовар. — Теперь немного согреемся, — сказал доктор по-свойски. — Или, — подмигнул он лукаво, — может быть, желаете чего-нибудь покрепче?

— И речи быть не может, — покачал я головой. — Завтра предстоит серьезный полет, а вы, как врач, не разрешили бы этого перед полетом…

— Верно, верно! — развел он руками. — Тогда давайте нажмем на чаек!

В Москву мы прибыли уже к вечеру второго дня войны.

На следующий день я с нетерпением ждал телефонного звонка от Михаила Васильевича Водопьянова. Больно было смотреть на красные от слез глаза жены и дочери, но это было ничто по сравнению с морем слез, разлившимся там, где враг уже топтал нашу землю.

Телефон зазвонил после полуночи.

— Все в порядке! — сообщил Водопьянов. — Я получил согласие на перевод в авиацию действующей армии. Завтра перегонишь гидроплан на Иваньковское водохранилище, а когда вернешься, все вместе поедем на авиационный завод. Только постарайся управиться побыстрей.

Итак, вопрос был решен!

Следующий день принес с собой много хлопот. Из самолета надо было выгрузить все арктическое снаряжение и вернуть его на склады. Самолет находился на Химкинском водохранилище, а склады — совсем в другом конце города. Пока мы раздобыли транспорт и покончили со всякими формальностями, прошел целый день. Только под вечер мы смогли подняться в воздух. Меньше чем через час сели в Иванькове. Но вернуться обратно оказалось далеко не простым делом. «Подбросить» нас в Москву обещали на следующее утро. К счастью, это сделали довольно рано — уже на рассвете мы мчались на грузовике к столице. По краям дороги блестела на кустах и траве роса. Когда машина на минуту остановилась, мы услыхали переливчатые трели соловьев. С сожалением думал я в тот момент, что еще несколько дней назад я бы с величайшим удовольствием слушал концерт этих маленьких виртуозов нения, но сегодня все заслонила жестокая война. Теперь смысл жизни каждого советского человека заключался в одном: выстоять, отбросить врага, уничтожить его!