И в каждой из этих сверкающих чешуек он увидел бы сцены из своей жизни. С самого начала до взрослой жизни… И, возможно, даже до самого конца. В самом деле, в этих чешуйках можно было найти любого, кто когда-либо рождался в Санктуарии.

Чешуйки составляли того, кого иной мог бы назвать, — если бы увидел их составленными в нужном порядке, — драконом, но кто на самом деле был гораздо большим.

Его звали Траг’Оулом, и он существовал с тех самых пор, как беглые ангелы и демоны отлили этот мир. Эссенция созидания, которую они украли, чтобы выковать Санктуарий, включала в себя его. Он рос вместе с миром, и его судьба была связана с Санктуарием так же, как судьба людей, которые ныне населяли его.

Из-за этого, а также из-за того, что он знал об угрозе для Санктуария со стороны Высшего Неба и Пылающего Ада, он, после некоторого колебания, взял ученика, сына самого Инария. Он назвал его Ратмой после того, как Древний отказался от имени, данного ему при рождении, — Линариан. Траг’Оул обнаружил, что это довольно усердный ученик, и поделился с ним знаниями, недоступными даже ангелам и демонам. И на протяжении всего обучения Ратмы они вместе с учителем не давали Санктуарию склониться на ту или другую сторону того, что Траг’Оул назвал Балансом. Баланс представлял собой равновесие мира. Падение в полнейшее зло означало страшное разрушение; отклонение к полному отсутствию зла означало стагнацию и упадок. Середина, в которой добро и зло сосуществовали, но где ни то, ни другое не обретало большого преимущества, была, по их мнению, самым лучшим и единственно правильным вариантом.

Но прежде всего поддержание Баланса подразумевало не давать Высшему Небу обнаружить существование мира, поскольку Пылающий Ад уже узнал о нём. Демонов удавалось сдерживать благодаря стараниям не только Инария, но и дракона. Но если бы ангелы вступили в перепалку…

Ратма, я хочу с тобой поговорить, — сказал Траг’Оул в темноту.

Фигура в плаще внезапно появилась под перемещающимися звёздами:

— Я здесь.

Мы должны подготовиться к немыслимому.

— Должны ли? Я пока в этом не уверен.

Нечасто за время существования дракона его удавалось застать врасплох, но это был как раз тот случай.

И почему ты так думаешь?

Плащ Ратмы затрепетал вокруг него, словно он был продолжением его мыслей.

— Если Высшее Небо узнало о Санктуарии, почему они ещё не здесь всей ратью? Им нет смысла откладывать это.

Они изучают Инария и Пылающий Ад, взвешивают их положение.

— Разумно… Но это если не учитывать охотника, Ахилия. Он попытался убить Ульдиссиана, знаешь ли.

Что ещё больше повышает вероятность, что это твой отец управляет им. Я не вижу, к чему ты клонишь, — звёзды перестроились, став созвездием, напоминающим длинное змееподобное существо из мифов.

— Это был не мой отец. Теперь я в этом уверен. Я знаю, где он находится и чем занимается. Это был не он.

Тогда мы возвращаемся к теории, что Высшее Небо знает о Санктуарии.

Брови Ратмы поднялись.

— Или лишь один из благородного воинства.

Лишь один? — звёзды перегруппировались — Траг’Оул переваривал услышанное. — Лишь один? И кто бы проник тайно вместо того, чтобы тут же раскрыть предательство Инария перед Советом Ангирис? Таких нет.

— Есть один. Он был близок с моим отцом, близок так, словно они были родными по крови, хотя крови у них и нет. Да, я мог бы назвать его дядей, Траг, ведь ангелы считают их братьями.

Ты же не о Тираэле говоришь.

Наступило минутное молчание, словно оба ожидали, что при упоминании ангела он тут же предстанет перед ними. Однако спустя некоторое время Ратма наконец заговорил голосом едва слышным, во всяком случае, для людей:

— Да. О Тираэле. Я думаю, что Ангел Правосудия явился сам, чтобы судить о преступлениях брата… А заодно и Санктуария.

Ульдиссиан проснулся. Во всяком случае, так бы он сам описал перемену своего состояния. На самом же деле по ощущениям он пребывал где-то посередине между явью и бессознательностью. Голова кружилась, не давая сосредоточиться.

Но, несмотря на дезориентацию, Ульдиссиан был уверен в одном.

Инарий точно взял его.

Ему не могло прийти в голову, кто бы ещё мог поймать его так легко… И оттого фигура, которая показалась перед ним, выглядела ещё страннее. У человека были тёмная кожа и ухоженная длинная борода. Однако прежде всего внимание приковывали глаза, ибо в первую очередь они пронизывали туман в голове Ульдиссиана.

— Слышишь меня, Ульдиссиан уль-Диомед? Слышишь меня? Я продержал тебя без сознания весь обратный путь, так что ты должен сейчас быть в состоянии связать два слова, чтобы ответить.

Ульдиссиан попытался ответить, но язык казался чересчур неповоротливым, а челюсти не работали. Он сумел кивнуть, что удовлетворило человека в мантии.

— Хорошо! Знай тогда, что я — твой похититель. Я, великий Зорун Тзин!

Он сказал это так, словно Ульдиссиан должен был знать его, и, похоже, слегка опешил, когда его пленник не выказал узнавания. Зорун Тзин презрительно фыркнул, после чего продолжил: