Но Дмитрий Алексеевич вовсе не предполагал, что император легко поддавался настроениям убедительно говорящих в этот момент, через час-два он слушает представителя аристократической партии и тут же согласится и с ним. И вот это легковерие, это двоедушие прочно вошло в сознание императора, которое отразилось и на его указах и решениях.

«Заседание Государственного совета было весьма оживленное и продолжительное, – писал Милютин в своем дневнике 3 декабря 1873 года. – Это был только приступ к прениям о воинской повинности. Как надобно было ожидать, главным оппонентом явился опять гр. Толстой. За несколько дней до заседания он разослал членам Государственного совета длиннейшую записку, в которой развивает новые свои затеи по вопросу о льготах по образованию. Записка эта переполнена самыми натянутыми справками, извращенными цитатами, подтасованными цифрами и невозможными предположениями. Говорят, что она составлена и привезена из Москвы Катковым. В заседании сегодня гр. Толстой оказался крайне слабым; как будто с самого начала он чувствовал нетвердую под собою почву. Поддерживали его немногие, и, к удивлению, он заметно искал благовидного пути к отступлению. Вел. кн. Константин Николаевич хорошо повел дело; он разделил спорные вопросы так, что одна половина их (именно о льготах для поступающих по жребию) решилась без разногласия, и гр. Толстой уступил безусловно. Мы же сделали ему самые неважные уступки. Казалось, он сам был доволен, что высвободился из хаоса, в который затесался. Многие из членов громко подсмеивались над тем, что два министра обменялись ролями: министр народного просвещения как будто только и заботился о лучшем составе армии и в особенности корпуса офицеров, жертвуя с самоотвержением всеми выгодами просвещения и другими интересами государственными; военный же министр защищал народное просвещение и высшее образование. Мало того: шеф жандармов, стоящий во главе аристократической партии, клонил к тому, чтобы вся высшая и образованная молодежь поголовно была привлечена к военной службе и чтобы в случае войны легла целиком на поле битвы; представитель же военного ведомства защищал эту бедную молодежь и желал сохранить ее для разных поприщ гражданской деятельности. Такая перестановка ролей могла бы показаться непостижимой загадкой для всякого, не посвященного в закулисную игру и замаскированные замыслы наших ториев».

Год завершался, план утвердить Постановление о воинской повинности срывался, а буря прений все еще продолжалась. Особые прения развернулись вокруг вопроса о вольноопределяющихся. Аристократическая партия собралась у графа Шувалова в составе графа Палена, Валуева, Тимашева, графа Толстого, приглашены на совещание были Катков и Победоносцев. Милютин давно обратил внимание, что цесаревич холодно относится к нему и его военным реформам, а потому пришел и Победоносцев, бывший его наставник и учитель. И вот на очередном совещании Государственного совета опять начались прения. Выступают граф Толстой, граф Строганов, к удивлению Милютина в полемику вступает Победоносцев и произносит длиннейшую речь о сословных правах, поднимает знамя дворянских привилегий, офицерами могут быть только дворяне, вопрос решает уже не уровень образования, а дворянская порода… Милютин был поражен этой щекотливой позицией, которая возникла очень давно и была также давно отвергнута. Великий князь Константин Николаевич умело вел заседание, по ходу заседания отверг страстную защиту дворянских привилегий, о дворянах здесь много говорилось, дворяне получили массу особых отличий, о них никто не забыл… В итоге общее голосование отвергло вопрос о сословных правах, в том числе и Победоносцев согласился с общим мнением.

Наконец проект закона о воинской повинности согласован по всем статьям и во всех подробностях и представлен императору.

Крайне удивился Дмитрий Алексеевич рескрипту императора Александра Второго министру народного просвещения графу Толстому как руководителю русского дворянства, возглавившего «ближайшее наблюдение за народным образованием», самые высокие сказаны слова о графе Толстом. Видимо, граф Толстой хорошо знал мнение императора о своей работе, а потому и был так упорен в своих нападках на военного министра.

«В постоянных заботах моих о благе моего народа, – писал император в рескрипте графу Толстому, – я обращаю особое мое внимание на дело народного просвещения, видя в нем движущую силу всякого успеха и утверждения тех нравственных основ, на которых зиждутся государства. Дабы способствовать самостоятельному и плодотворному развитию народного просвещения в России, я утвердил в 1871 и 1872 годах составленный согласно с такими моими видами устав средних учебных заведений вверенного вам ведомства, долженствующих давать вполне основательное общее образование юношеству, готовящемуся к занятиям высшими науками, а не предназначающих себя к оным приспособлять к полезной практической деятельности. Заботясь равно о том, чтобы свет благого просвещения распространялся во всех слоях населения, я повелел учредить институты и семинарии для приготовления наставников народных училищ, городских и сельских; вместе с тем самые училища эти должны получить указанное им правильное устройство и развитие сообразно с потребностями времени и замечаемым в настоящую пору повсеместно в империи стремлением к образованию. Я надеюсь, что ожидаемое вследствие сего значительное размножение народных училищ распространит в населениях, вместе с грамотностью, ясное разумение божественных истин учения Христа, с живым и деятельным чувством нравственности и гражданского долга… Но достижение цели, для блага народа столь важной, надлежит предусмотрительно обеспечить. То, что в предначертаниях моих должно служить истинному просвещению молодых поколений, могло бы при недостатке попечительного наблюдения быть обращено в орудие нравственного растления народа, к чему уже обнаружены некоторые попытки отклониться от тех верований, под сенью коих в течение веков собралась, крепла и возвеличивалась Россия…»

А далее император восторгается отличным рвением графа Толстого в деле народного просвещения и требует от всех ведомств оказывать ему в этом деле полное содействие. «Дело народного образования в духе религии и нравственности есть дело столь великое и священное, что поддержанию и упрочению сего в сем истинно благом направлении должны служить не одно только духовенство, но и все просвещеннейшие люди страны. Российскому дворянству, всегда служившему примером доблести и преданности гражданскому долгу, по преимуществу предлежит о сем попечение. Я призываю верное мое дворянство стать на страже народной школы. Да поможет оно правительству бдительным наблюдением на месте к ограждению оной от тлетворных и пагубных влияний. Возлагая на него и в сем деле мое доверие, я повелеваю вам, по соглашению с министром внутренних дел, обратиться к местным предводителям дворянства, дабы они, в звании попечителей народных училищ в их губерниях и уездах, и на основании прав, которые им будут предоставлены особыми о том постановлениями, способствовали ближайшим своим участием обеспечению нравственного направления этих школ, а также их благоустройству и размножению».

21 декабря, в пятницу, в Совете министров происходило совещание об усилении надзора за народными школами. Государь, открывая совещание, говорил о прискорбных фактах, когда злонамеренные люди проникают в народные школы и проповедуют самые гибельные и преступные учения, идущие из Европы и подрывающие все основы русской государственности. Граф Шувалов произнес яркую речь, опираясь на справки, цитаты из судебных дел о близкой катстрофе, если граф Толстой не возьмется за то, чтобы навести порядок в народных школах и не привлечет дворянство наблюдать за этим порядком. Затем был прочитан проект высокопарного рескрипта на имя министра народного просвещения, который никого не удовлетворил, а великий князь Константин Николаевич добавил, что рескрипт мало обдуман и громкие фразы рескрипта останутся без всякого практического применения:

– Удар шпаги под водой, – сказал Константин Николаевич по-французски.

– Да, напрасное усилие, – согласился Милютин.

И теперь, спустя несколько дней после заседания, Милютин, читая этот рескрипт, чуть измененный в редакции, уже без того надоедливого пафоса, но сущность его осталась, думал, что это жалкая мистификация, которая, впрочем, может обольщать разве самых наивных приверженцев аристократизма, в сущности это ребяческая затея императора, высоким и отчетливо понимал, почему с таким упорством и яростью отстаивал свои позиции граф Толстой, выступая оппонентом Военному министерству. Он выступал от класса дворянства, а не от всего русского народа, купцов, мещан, крестьянства. А между тем Военное министерство предлагало участие в воинской повинности всему русскому народу, равному во всех отношениях и с дворянством, офицерами могут стать все отбывающие воинскую повинность. Вот почему выступил и Константин Победоносцев с речью о привилегиях дворянской породы… Вот почему собиралась вся всесильная шуваловская шайка для предварительного обсуждения коренных задач о воинской повинности. И неужели он, военный министр, такой одиночный противник, может устоять во враждебном ему составе правительственных властей? Трудно, ох как трудно воевать с организованной графом Шуваловым шайкой высоких правительственных чиновников, которые по каждому поводу пишут Александру Второму, а император легко поддается этому влиянию. А тут еще наследник-цесаревич и цесаревна холодно относятся к его преобразованиям, к тому же и великий князь Михаил Николаевич часто выступает против военных реформ, поддерживал князя Барятинского, в записке которого не оказалось ничего существенного, так, одна шальная дребедень.

Хорошо, что великий князь Константин Николаевич так умело вел все заседания, что все статьи будущего закона о воинской повинности были утверждены в спорах и полемике, закончив это великое государственное дело. Потом, обмениваясь суждениями об этой бестолковой говорильне, Константин Николаевич и Дмитрий Алексеевич горько переживали такое разногласие в императорском правительстве.

1 января 1874 года Александр Второй опубликовал манифест о введении в России всеобщей воинской повинности: «В постоянной заботливости о благе нашей империи и даровании ей лучших учреждений мы не могли не обратить внимание на существовавший до сего времени порядок отправления воинской повинности. По действовавшим доныне узаконениям повинность эта возлагалась лишь на мещан и крестьян и значительная часть русских подданных изъята была из обязанности, которая была для всех одинаково священна. Такой порядок, сложившийся при иных обстоятельствах, не согласуясь с изменившимися условиями государственного быта, не удовлетворяет настоящим военным требованиям. Новейшие события доказали, что сила государства не в одной численности войска, но преимущественно в нравственных и умственных его качествах, достигающих высшего развития лишь тогда, когда дело защиты своего отечества становится общим делом народа, когда все, без различия званий и состояний, соединяются на это святое дело». Император писал, что Россия не ищет блеска победной славы в войне, мы ищем пути «к величию путем мирного преуспеяния и всестороннего внутреннего развития».