Николай Павлович совершенно был уверен в мощи Российского государства, способного в недавние годы поразить революционные силы, взявшие было власть в свои руки в некоторых главных европейских странах. Он хорошо помнил, как юный австрийский император со слезами благодарил фельдмаршала Паскевича, пришедшего в Австрию с русскими полками и восстановившего Австрийскую империю, арестовавшего революционного вождя венгров и других руководителей венгерского восстания. Жаль, что помиловали вождей, простили их, а они вполне заслуживали той же участи, что и декабристы в России. Россия сейчас на подъеме, мощь ее признана всеми. Все внимательны к текущим событиям. Может вмешаться Запад? Но кто? Великобритания? Пожалуй… Они не видели, как русские войска устанавливали свою власть на дружеских территориях, в Австрии, Франции, в Пруссии. В поддержке этих стран он совершенно был уверен. О положении Франции и Австрии хорошую информацию давал ему бессменный руководитель Министерства иностранных дел Нессельроде, получавший информацию от своих послов в этих странах. Славянские народы терпят гнет, унижения, Греция пыталась поднять восстание за свою свободу, но потерпела поражение, другие православные народы тоже пытаются что-то сделать, но безуспешно. Нужно пойти наперекор западным странам, ослабевшим в ходе революционных перемен, и вряд ли они могут возражать против сильной руки России и ее государственной прозорливости, восстановившей монархические режимы в Австрии и Франции. Консерваторы могут возразить: племянник великого Наполеона, избранный в ходе революции 1848 года президент Франции, принц Луи-Наполеон Бонапарт через два-три года объявил себя императором, но у него возникли большие проблемы с внутренним положением в стране. Ведь нельзя же думать, что генерал Сент-Арно, расстреляв безоружную толпу, навсегда уничтожил недовольство революционеров, скинувших не так давно короля Луи-Филиппа. У Луи-Наполеона Бонапарта возникло столько противоречий со своим народом, что он только и думает об этом. Какая тут Турция и ее имперские проблемы…

А между тем из Турции приходили самые неблагоприятные известия… Когда-то Турция взяла на себя обязательства опекать православные святыни в Палестине, а что-то плохо у нее это получается, то и дело возникают конфликты между католиками и православными. А главное, и в этом император был всецело убежден, до каких пор православная святыня, храм Рождества Христова, будет без конца переходить то к православным, то к католикам. И как только храм переходит к католикам, они тут же над главными воротами храма возносят свою серебряную звезду, как бы торжествуя свое верховенство, а храм-то православный… И почему турки тут же признают католическую принадлежность храма, называя его, как и католики, храмом Гроба Господня. И перевес то у католиков, то у единоверцев. И конечно, Франция в этом случае может поддержать своих единоверцев. Но вряд ли. Уж слишком много внутренних проблем. А этот вопрос окажется для них слишком мелким, второстепенным. Все дело в том, что Франция и Великобритания, у которых наметился прочный союз, мечтают разбить русскую армию, унизить Черноморский флот, показать свою силу на Средиземном море, войти как главные силы в Черное море, захватить проливы, о которых так мечтали Екатерина Великая и Александр Первый, о которых так мечтает и сам Николай Павлович.

Граф Карл Васильевич Нессельроде и сэр Гамильтон Сеймур вошли в кабинет в точно назначенное время, прекрасно понимая, как император любит точность, порядок, дисциплину.

Император Николай Павлович поднялся им навстречу и приветствовал их. На миниатюрного графа в больших очках он даже не взглянул, а британского посла в Петербурге он хорошо разглядел, столько ему хотелось сегодня ему сказать, давно накопились мысли, которые таки рвались из души…

– Я пригласил вас, господа, с одной целью. Над миром сгущаются грозные тучи, вот-вот разразится гроза, вспыхнет война, много прольется крови. А зачем, если все это можно предотвратить? В Европе новые люди управляют своими государствами, порой неопытные в европейской политике, надо кое-что заранее обдумать. Подойти к более продуманным решениям, особенно это касается Великобритании и России. В Европе существует и полновластно живет совершенно больной человек…

И сэр Гамильтон Сеймур вспомнил давний рассказ Меттерни-ха о разговоре с Николаем Павловичем, о том же больном человеке. Он подразумевал Оттоманскую империю.

– …которого необходимо вылечить. Больной человек – это Турция, Блистательная Порта. Удерживающая пол-Европы в своих некогда могучих тисках, а сейчас там полный разлад в правлении, раздоры и подсиживания… Бери их хоть голыми руками. Я прошу вас, сэр Сеймур, довести до сведения вашего правительства, что мы думаем на сей счет. Теперь я хочу говорить с вами как друг и джентльмен. Мне безразлично то, что делают или сделают другие. Итак, если откровенно, я вам прямо говорю, что если Англия думает в близком будущем водвориться в Константинополе, то я этого не позволю. Я не приписываю вам этих намерений, но в подобных случаях предпочтительнее говорить ясно. Со своей стороны я равным образом расположен принять обязательство не водворяться там, разумеется, в качестве собственника; в качестве временного охранителя – дело другое. Может случиться, что обстоятельства принудят меня занять Константинополь, если ничего не окажется предусмотренным, если нужно будет все предоставить случаю…

Сэр Гамильтон Сеймур, глядя на русского императора, был потрясен услышанным, ничего подобного от властителя, подобного русскому царю, ему не приходилось слышать за свою многолетнюю практику. Он смутно чувствовал, что это начало войны за передел мира, русский царь почувствовал свою мощь и силу, способную решать общемировые проблемы.

– Я никогда не допущу, чтобы Константинополь принадлежал русским, англичанам, французам или, допустим, грекам. Еще меньше я допущу распадение Турции на маленькие республики. Я предлагаю оставить за Россией Молдавию и Валахию, они уже и теперь вроде бы самостоятельные государства, но не забывайте: под российским протекторатом, как решено было некогда в мировых договорах. С Сербией и Болгарией тоже можно договориться, чтобы они были свободными, но в некоторой зависимости от России.

Николай Павлович внимательно посмотрел на сияющего графа Нессельроде и сохраняющего вежливое безразличие сэра Гамильтона Сеймура, внутреннее напряжение которого угадывалось во всем его облике.

– Теперь об Англии, которая имеет свои интересы… Что касается Египта, то я вполне понимаю важное значение этой территории для Великобритании. Тут я могу сказать твердо, что, если при распределении оттоманского наследства после падения империи вы овладеете Египтом, у меня не будет возражений против этого. То же самое я скажу о Кандии, острове Крите. Этот остров, может быть, подходит вам, и я не вижу, почему ему не стать английским владением. А Турция больна вчерашним своим величием. Все еще считает себя и свои вооруженные силы достаточным достоинством, чтобы сохранять это величие. Ведь вот зашел недавно разговор о святых памятниках в Палестине, они считают, что эти святыни принадлежат католикам, дескать, во время Крестовых походов рыцари завоевали эти святые места, построили храм, а храм сгорел, пришлось на его месте строить храм православным, вот и затянулся конфликт между православными и католиками, мир разделился. Возникли конфликты, способные привести к военным столкновениям. Вы доложите лорду Эбердину, что это мой товарищеский, дружеский разговор. Несколько лет тому назад в Виндзоре я изложил лорду Эбердину свои проекты, как разделить наследство больного человека, Турецкой империи, и он очень ласково ответил на мои предложения. Вы будете писать, конечно, лорду Джону Росселю, министру иностранных дел, который, как мне известно, дружит с лордом Эбердином, они поймут мои намерения, а если им что-то покажется несправедливым, по-дружески скажите мне, обсудим.

Что-то пытался сказать в этом случае граф Нессельроде, но, как всегда, путано и витиевато, ничего из его реплики понять было невозможно. Николай Павлович, кажется, все ясно и твердо сказал, изложил давно вынашиваемую программу о проливах, о святых местах в Палестине, точно распределив наследство больного человека, но привык выслушивать реплики этого никчемного человека. А почему он уже сорок лет управляет нашими иностранными делами? Видимо, наследие покойного брата…

– Хорошо, пусть ваше правительство напишет мне об этом предмете, пусть напишет как можно полнее, без колебаний. Я доверяю английскому правительству. Я прошу у них не обязательства, не соглашения, предлагаю свободный обмен мнений и, в случае необходимости, слово джентльмена. Для нас этого достаточно.

Распрощались, погруженные в свои думы… Николай Павлович наконец-то освободился от давно копившейся у него тайной мечты о проливах, святых местах в Палестине, о том, что давно его мучило и терзало.

Сэр Сеймур, мрачный и расстроенный, никак не мог представить себе документа, который придется ему написать в английское правительство. А ведь придется с протокольной точностью раскрыть этот очень важный разговор.

Историки и современники, вспоминая те давние времена, давали очень критическвую оценку личности и деятельности графа Нессельроде. В английском правительстве лорда Эбердина, совсем недавно сменившего правительство лорда Дерби, были не только Джон Россель, но и лорд Пальмерстон, ненавидевший Россию и ее роль в мировом процессе, ее армию, успешно подавившую венгерские революционные события, ее роль в сдерживании процветающего бизнеса Англии на ее бесконечных территориях.