Центр гостиной занимал круглый раздвижной стол, крытый синтетической скатертью. У стены – плюшевый диван, над которым висела свадебная фотография. В углу – этажерка с книгами и картонными папками, в которых были собраны вырезки из газет и журналов – кулинарные рецепты, кройка и шитье. Во второй комнате стоял точно такой же зеленый плюшевый диван, к которому было придвинуто узкое кресло. Напротив – черно-белый телевизор.

Во двор можно было выйти через главную дверь, а можно – и через кухню, откуда вниз вели кирпичные ступени. В самом низу налево – деревянная дверь в погреб. Михаил щелкнул выключателем. Горы картошки на поддонах, овощи, банки с соленьями, а между стеллажами и стеной в несколько рядов выстроились белоголовые бутылки с водкой. В углу на огромном гвозде висел ватник, за которым прикладом в пол стояло ружье. Тут же на чурбачке красовался сундучок с патронами, порохом, мешочками с дробью и прочими припасами.

Часть обширного, мощенного кирпичом двора занимали скотные сараи и загон для свиней. А сбоку, притулив сарай к коровнику, прежний хозяин выстроил что-то вроде мастерской – с верстаком и тисками, множеством инструментов и прочим железным хламом. Хорошенько обшарив мастерскую, Михаил отыскал второй комплект ключей от навесных и врезных замков, завернутый в промасленную тряпочку. Удовлетворенно хмыкнув, он оставил в сарае все на своих местах. Притащил сюда из погреба ружье с припасами и хорошенько вычистил стволы. Запер мастерскую на ключ. Конечно, оружие ему ни к чему, а если поймают, так оно еще и вину отяготит. Но все же иметь под рукой хорошую двустволку было приятно.

Прихватив из подвала бутылку и шмат вяленого мяса, он вернулся в кухню, где от души выпил и закусил, но прежде – заменил в водопроводном кране прокладки: капель раздражала.

Вернувшаяся со службы Людмила нашла его похрапывающим на диване во второй комнате, где стоял телевизор. На полу лежало разобранное ружье. Лицо Михаил прикрыл развернутой Библией. В кухне хоть и было накурено, но окурки валялись в помойном ведре, пепельница начисто вымыта. А пустая бутылка из-под водки спрятана за газовой плитой.

Мила принялась готовить ужин.

За ужином, откупорив вторую бутылку, Михаил поведал ей о ближайших своих планах. Починить электропроводку – в первую очередь на чердаке. Привести в порядок канализацию и водопровод.

– Я в тюряге многому научился, – сказал он. – А в Питере был шофером. Потом в гараже слесарем и электриком. Руки на месте, голова в порядке, только вот без документов – куда?

Мила кивнула.

– В Питере у меня найдутся дружки, – продолжал Михаил. – Если не перемерли все, конечно: тринадцать лет прошло. На старую квартиру возвращаться нельзя. Для начала можно устроиться дворником – им служебное жилье дают. А там и с бумагами разобраться… не перевелись мастера, которые новый паспорт изготовят – не отличишь от настоящего, только деньги плати…

– А ружье зачем?

– Просто так. Люблю с железом возиться. Да и не дело это – держать оружие в подвале.

– Там сухо.

– Смажу и уберу подальше, – успокоил он ее. – А пока домом твоим займусь, много чего нужно сделать. Вот электропроводка у тебя всюду по стенам – не годится, надо в стены убрать. Да и прочее всякое…

– Пойдем-ка, – поманила Людмила.

Из старенького шкафа она достала добротный костюм и велела примерить. Темно-синий двубортный пиджак сел как влитой. Брюки оказались длинноваты.

– Я подогну, – сказала Людмила. – На всякий случай. Выключи свет, Миш.

И стала рвать с себя одежду, не дожидаясь, пока он освободится от костюма.

Ночевали они все-таки наверху. Мила была жадна и нетерпелива, не давала покоя и по утрам, но Михаила это вовсе не сердило: он и сам истосковался по женщине. По понедельникам, когда в библиотеке был выходной, они и вовсе не вылезали из-под одеяла до самого обеда.

– Ты счастлива? – спросил как-то Михаил.

Людмила молча посмотрела на него и впервые по-настоящему улыбнулась, но – промолчала. Поначалу ее пугали его звериные ухватки, рычание и животный хрип, но вскоре она смирилась с его ненасытностью, проявлявшейся почти что не по-человечески.

Михаил погладил ее массивное бедро и почувствовал, как дрогнули ее тяжелые ягодицы.

– Я опять хочу! – тихо засмеялась она, пряча лицо на его волосатой груди. – Как распоследняя сука.

– Ничего, – сказал Михаил, по-хозяйски заваливая ее на спину. – Делов-то.

С утра до вечера он хлопотал по дому. Стараясь поменьше шуметь, он раздолбал все стены, заделал электропроводку и даже заштукатурил кривые рытвины, тянувшиеся к розеткам, выключателям и лампочкам. Работа затягивала, и он хватался то за одно, то за другое: чистил трубы печные и водопроводные, возился с ружьем, точил ножи. Но когда как-то вечером Мила попросила его зарубить петушка, он лишь измочалил топором шею несчастной птицы, которую приканчивать пришлось хозяйке.

– Человека убил, а с курицей справиться не можешь, – попеняла она ему.

– Топоры у тебя все тупые.

– Так наточи.

Иногда он вспоминал свою ленинградскую квартиру – длинную кривую комнату под самой крышей в коммуналке, захламленную и пропахшую табачным дымом, но не испытывал никакой тоски. Питер был связан с убийством, и хотя он и стремился туда всей душой, воспоминание о залитой кровью женщине вызывало содрогание. Чтобы избавиться от дурной памяти, он брался за Бибилию, подчеркивая что-то карандашом или даже выписывая в ученическую тетрадку какие-то фразы…