Отец не появляется ни в какой другой роли. Он вообще никогда не упоминается и не присутствует ни в одной части мифологического мира. Большинство этих местных мифов имеют очень усеченную форму, некоторые содержат только одно событие или подтверждение права и привилегии. Те из них, которые включают в себя конфликт или драматическое событие, — сущностные элементы неискаженного мифа, изображают непременно матрилинейную семью и внутрисемейную драму. Между двумя братьями происходит ссора, которая их разводит, и каждый из них уходит с сестрой. В другом мифе две сестры отправляются в путь, ссорятся, расходятся и основывают две разные общины.

В одном из мифов из этой категории, в котором рассказывается о том, как люди утратили бессмертие или, вернее, вечную молодость, к катастрофе приводит ссора между бабушкой и внучкой. В структуре мифов этой группы со всей наглядностью представлена модель матрилинейной семьи — материнское право, т.е. счет родства по женской линии, исключительная роль женщин, матриархальная система родства, вражда между братьями. Нет ни одного мифа о происхождении человека, в котором мужу или отцу отводилась бы хоть какая-то роль. То, что матрилинейная природа мифологической драмы тесно связана с матрилинейными формами подавления внутри семьи, должно быть теперь совершенно очевидно любому психоаналитику.

Рассмотрим теперь второй класс мифов, описывающих определенные культурные достижения, ставшие результатом героических деяний и приключений. Мифы этого класса имеют менее рудиментарную форму, состоят из длинных циклов и содержат развернутые драматические события. Главный миф в этой категории рассказывает о герое по имени Тудава, рожденном девственницей, которая зачала, когда на нее упали капли воды со сталактита. Деяния этого героя прославляются в нескольких мифах, варьирующихся в зависимости от местности и приписывающих ему изобретение земледелия и учреждение ряда обычаев и этических норм, хотя его собственная моральная характеристика развита очень слабо. Однако главное деяние этого героя, известное во всем регионе, — это убийство великана-людоеда. Вот эта история.

Человечество счастливо жило на Тробрианском архипелаге, когда внезапно в восточной части островов появился ужасный великан-людоед по имени Доконикан. Он питался человеческой плотью и постепенно уничтожал одну деревню за другой. На северо-западе острова в деревне Лабаи жила в это время семья, сестра и ее братья. Когда Доконикан стал все ближе и ближе подбираться к Лабаи, семья решила бежать. Но сестра поранила ногу и не могла идти. Поэтому братья оставили ее вместе с маленьким сыном в пещере на берегу Лабаи и уплыли в каноэ на юго-запад. Мать вырастила мальчика, научила его, из какого дерева делаются копья, а затем научила его магии Квойгапани, которая похищает у людей разум. Герой отправился в плавание и, найдя Доконикана, околдовал его с помощью магии Квойгапани, а затем убил и отрубил ему голову. После этого они с матерью запекли голову людоеда в тесте из клубней таро. С этим страшным блюдом Тудава отправился на поиски брата своей матери. Найдя дядю, он угостил его этой запеканкой, и тот с ужасом обнаружил в ней голову Доконикана. Охваченный страхом и раскаянием, он предложил племяннику всевозможные дары в искупление своей вины перед ним и его матерью. Герой отказался от них и смилостивился только после того, как получил в жены дочь дяди. После этого он вновь отправился в плавание и совершил ряд подвигов, которые не интересуют нас в этом контексте.

В этом мифе движущей силой драмы являются два конфликта: во-первых, каннибальская ненасытность великана и, во-вторых, оставление матери и сына дядей со стороны матери. Как показал наш анализ устройства матрилинейной семьи на Тробрианских островах, второй конфликт типичен для матрилинейной драмы и, безусловно, соответствует естественной тенденции, подавляемой племенной моралью и обычаями. Брат матери назначен ее защитником и защитником ее семьи. Но эта обязанность для него тяжела, и, кроме того, его забота не всегда с благодарностью и удовольствием принимается подопечными. Таким образом, для большинства героических драм в мифологии характерен зачин, в котором матриарх пренебрегает своими обязанностями.

Но этот второй матриархальный конфликт не вполне независим от первого. После того как Доконикан убит, его голова преподносится на деревянном блюде дяде. Если бы единственной целью этого действия было его устрашение видом чудовища, не имело бы смысла запекать голову в тесте. Более того, так как Доконикан был общим врагом человечества, вид его мертвой головы должен был обрадовать дядю. Все обстоятельства этой истории и подразумеваемая эмоция проясняются, только если предположить, что великан и дядя как-то связаны. В этом случае угостить головой каннибала другого каннибала — единственное верное наказание, и тогда в истории оказываются один злодей в двух лицах и один конфликт, разбитый на два этапа. Итак, мы видим, что сказание о Тудаве включает в себя типичную матрилинейную драму, логически завершенную и составляющую его ядро. Поэтому я ограничусь тем, что укажу безусловные особенности мифа, понятные уже по самим событиям, и не буду углубляться в дальнейшие его толкования, для чего потребовалось бы выдвинуть ряд исторических и мифологических гипотез. Мое предположение состоит в том, что образ Доконикана не вполне объясняется связью с матриархом. Возможно, этот образ заимствован матриархальной культурой из патриархальной, и в этом случае он может символизировать одновременно отца и мужа. Если это так, то наше сказание особенно интересно тем, что показывает, как господствующий тип культуры моделирует и преображает людей и ситуации в соответствии со своим социологическим контекстом.

Еще одно событие этого мифа, которое я здесь только упомяну, — кросскузенный брак героя с дочерью брата матери. В рамках нынешней системы родственных связей аборигенов это совершенно неприемлемый, хотя и не кровосмесительный брак.

К другому мифологическому циклу относится история о двух братьях, повздоривших из-за садового участка (как это часто случается в жизни); в результате старший брат убивает младшего. В мифе не говорится о том, что старший брат пожалел о содеянном; вместо этого подробно описывается кулинарная развязка драмы: старший брат вырывает яму, обкладывает ее листьями, камнями и дровами и запекает тело своего брата в этой земляной печи, как если бы это был поросенок или большая рыба. Затем он торгует на улицах деревень запеченным мясом, обжаривая его время от времени вновь, когда обоняние говорит ему о необходимости этой процедуры. Общины, отказывающиеся от его угощения, остаются «неканнибальскими»; принимающие его становятся с тех пор каннибальскими. Таким образом, каннибализм восходит к братоубийству и к приятию или неприятию пищи, добытой таким преступным и греховным способом. Излишне говорить, что этот миф рассказывается только неканнибальскими племенами. Каннибальские племена Добу и других местностей островов д'Антркасто объясняют эту же разницу между каннибализмом и его отсутствием другим мифом, где каннибализм, конечно, не клеймится как нечто отталкивающее. Однако в этой истории речь идет опять-таки о размолвке, если не ссоре между двумя братьями и двумя сестрами [37] . Нас в этих мифах прежде всего интересует матрилинейный след в ссоре между старшим и младшим братьями.

Миф о происхождении огня, в котором также вкратце говорится о происхождении солнца и луны, описывает ссору между двумя сестрами. Нужно добавить, что огонь в этом мифе зарождается в женских половых органах.

Читатель, привыкший к психоаналитическим интерпретациям мифа и к психологическим и антропологическим работам на эту тему в целом, может счесть мои замечания слишком простыми и наивными. Все, что было здесь сказано, лежит на поверхности, и я намеренно воздерживался от сложных или символических истолкований. Ведь мой тезис о том, что конфликты в матриархальном мифе имеют специфическую матрилинейную природу, должен быть подкреплен только бесспорными аргументами. Более того, если я прав и социологическая точка зрения действительно приближает нас к правильной интерпретации мифа, ясно, что мы не должны безоглядно полагаться на иносказательные или символические интерпретации и уверенно можем позволить фактам говорить самим за себя. Для внимательного читателя будет очевидно, что многие ситуации, понимаемые нами как прямые следствия матрилинейного комплекса, при искусственном и символическом подходе могли бы стать частью патриархальной картины мира. Конфликт между братом матери и племянником, которые должны защищать друг друга и всегда действовать сообща, но в действительности часто смотрят друг на друга как один людоед на другого; борьба и каннибальская жестокость между двумя братьями, составляющими по племенному закону одно тело, — все это в общих чертах соответствует аналогичным конфликтам в патриархальной семье. Матриархальный миф отличается от патриархального лишь набором действующих лиц. Мы опираемся на социологический подход к трагедии, представленной в мифе. Впрочем, принципы психоаналитических интерпретаций остаются неизменными. В коррективах нуждался лишь социологический аспект. Но то, что эти коррективы исключительно важны и даже затрагивают фундаментальные психологические проблемы, мне, надеюсь, удалось здесь показать в достаточной мере.