Но кругом лежала голая степь. Крепостцы и стойбища были пусты, на горизонте не маячил ни один всадник…

Однажды воины Мегиллы, обыскивая заброшенные загоны для скота, наткнулись на живое существо, спавшее в сене. Потревоженное роксоланами, оно заурчало, перевернулось через голову и вцепилось в рослого воина, с завидной легкостью трижды повернув ему голову. Сбив с ног еще трех воинов, существо вырвалось на волю, но его успели заарканить и, навалившись скопом, связать.

Когда Мегилле донесли о поимке сирака, он обрадовался и приказал привести пленника к себе в шатер. Еще он велел позвать Диона.

Ввели пленника. Одежда на нем была изорвана и клочьями свисала с уродливого тела. Дион вздрогнул — это был Гобрий. Глаза сирака загорелись — он узнал наставника Зарины.

— Вы, кажется, знакомы? — довольно улыбнулся багатар, уловив их быстрые взгляды. — Говорить умеет это чудище? — обратился он к Диону.

— Да, умеет, — ответил тот. Тревога его за сираков как-то улеглась сама собой.

— Ты поведешь нас в Успу? — спросил Гобрия Мегилла.

Пленник молчал.

— А ну, поласкайте его огоньком.

Гобрия вывели из шатра и разложили на земле, растянув руки и ноги привязанными к ним ремнями. Ремни прикрепили к врытым в землю столбам. Несчастный урод не мог даже пошевелиться. Голые по пояс воины подложили ему под ребра факелы. Запахло горелым мясом. Гобрий жалобно мычал, бился и вдруг что-то вытолкнул изо рта. Воины в суеверном страхе отскочили в сторону. Окровавленный сгусток был языком сирака.

Дион отвернулся. Ему до слез было жаль безобидного урода. И чтобы прекратить мучения Гобрия, эллин с дерзкой улыбкой сказал Мегилле:

— Нелегко одержать победу над тем, кто готов умереть за свою землю?

Багатар махнул рукой и повернулся к эллину. Гобрия оставили привязанным к столбам.

— Я буду искать гнездо зеленоволосой!

— Что ж, идущих судьба ведет, упирающихся — тащит.

Сощурив глаза, Мегилла надвигался на Диона.

— Ты будешь нам проводником, эллин! Ты знаешь степь.

— Я всего-навсего шут, повелитель!

— Ты видел, как я поступаю со строптивыми?

— Но и ты видел, как поступают те, кому родина дороже жизни.

— Сарматия тебе не родина! Ты инородец, эллин!

— Сираки усыновили меня.

Мегилла задыхался. Тупая ярость, сродни ярости дикого кабана, душила его.

— Завтра ты умрешь, грязная собака! — прокричал он.

Дион поднял кифару и заиграл веселый гимн в честь Диониса. Бросившиеся по знаку Мегиллы рабы сбили его с ног. Кифара упала на землю. Печально зазвенели лопнувшие струны.

— Двое моих людей будут сидеть возле тебя и до утра рассказывать о казнях, которые я придумал для своих врагов. И если завтра ты не согласишься стать проводником, я выберу для тебя одну из них — самую мучительную.

В старой потрепанной палатке чадно горит светильник. Связанный Дион полулежит на ворохе сухой травы у дальнего от входа края войлочной кошмы. Около него сидят два роксолана. Время от времени они подносят к губам мех, пьют кымыз-кулалу и говорят, говорят безостановочно, взахлеб, перебивая друг друга, будто раскладывают перед покупателем товар, заведомо зная, что у того очень много денег.

— Знаешь ли ты, эллин, что будет, если нагнуть макушки молодых деревьев, привязать к твоим ногам, а потом отпустить? Какие великолепные окорока будут вялиться на солнце! — роксолан выразительно хлопает себя по ляжкам.

— Еще можно положить тебя в колоды, — тут же подхватывает второй, — выдолбленные на твой рост, туго спеленать веревками и оставить на солнце, словно птенца в скорлупе.

— Голод и мухи сделают свое дело лучше любого палача…

— Но какую же казнь изберет завтра наш повелитель для этого мозгляка?

— Могу спорить на что угодно, что это опять будет его излюбленная: С водой, котлом и костром.

— Это когда варят руки и ноги одну за другой?

— Да, четвертуют кипятком…

Усилием воли Дион заставляет себя не слушать палачей. Вся его прошлая жизнь проходит перед ним. Кажется ему, что все это уже было с кем-то другим, а он только видел со стороны, будто во сне, как ломает судьба бедолагу Диона.

Через круглое отверстие в верхнем конусе палатки видны звезды. Скоро рассвет…

Диону вдруг начинает казаться, что он узник, прикованный к стене лицом к ней. За его спиной что-то происходит, кто-то движется, он слышит дивную музыку, ветерок доносит ароматы незнакомых цветов. Перед ним на серой стене мелькают бледные расплывчатые тени, жалкое подобие чего-то прекрасного. Он рвется в цепях, хочет оглянуться, но нельзя повернуть головы…