Мехрийя научила сына видеть в каждом человеке равного себе; независимо от того, поднялся он на вершину власти или свалился в сточную канаву. И хотя Дион не отрицал существования богов, тем не менее был склонен считать, что человеку необходим один бог, объединяющий в себе всех других. Единобожие даст измученной исканиями истины душе умиротворение и внутреннюю свободу, и все люди будут иметь перед ним равные права.

Вот почему в глубине души Дион был не прочь встретиться с эпикурейцами для серьезной беседы, но он знал также, что мудрецы эти не удостаивают сильных мира сего своим вниманием. Учение их, несмотря на стройность и привлекательность, казалось ему слишком грубым и сухим. Оно было лишено той первоосновы, которая оживила бы его во всех частях, придала бы ему неотразимую убедительность.

Такую первооснову он увидел в мрачных пророчествах проповедников из удивительной секты христиан, которые также заходят иногда на невольничий рынок.

Заезжие купцы говорят, что эта секта широко распространилась по всей Римской империи, и в Танаисе возникла уже немногочисленная группа почитателей бога, рожденного в городе Вифлееме иудейкой Марией из Назарета. На всем, что связано с деятельностью христиан, лежала печать неразгаданной тайны. Прозелиты новой религии, в основном рабы и малоимущие горожане, держали язык за зубами; никому еще не удалось проведать, что происходит на их собраниях под покровом ночи или рано на рассвете. Некоторые купцы, которым приходилось бывать в Александрии и других городах Внутреннего моря, слышали, что новый бог жил среди людей, прослыл чудотворцем, а потом был распят на кресте наместником Палестины, после чего воскрес и вознесся на небо. Кто-то даже завез в Танаис крашеные доски с его изображением. Но поставить у себя доску с образом божества еще не значило постичь его сущность, и религия «назареев» по-прежнему оставалась для богатых истиной, сокрытой в книге за семью печатями, о которой много говорят христианские пророки, бегущие из империи.

Христианских проповедников легко отличить от других бродяг: всклокоченные волосы и борода, рубище, дубина, как у Геракла. В сумах у них обязательно свиток со Священным писанием иудеев, переведенным на эллинский язык, или с текстами Евангелия — божественного благовествования. Последователи Евангелия исповедуют Единого бога, и он более других богов внушал Диону уважение.

«Еще не все люди поднялись до понимания божественной сущности, — думал он. Зевс, Афродита, Арей, сумрачные боги северных народов и сложные, непонятные божества Востока, сонмы духов и демонов — все это проявления Единого бога, всемогущего, непостижимого, и человек в силу своей невежественности расчленил его на части, дав каждой из них самостоятельное имя. Детство человека кончится, когда он осознает единство всех форм проявления божественной сущности, и ему откроется истина, которую уже столько столетий тщетно ищут философы…»

Вскоре Диону, пожалуй, одному из первых среди богатых граждан Танаиса, пришлось соприкоснуться с великой тайной христиан…

Все было обычно и в этот день на невольничьем рынке. Беспорядочно, как в муравейнике, сновали посланные на рынок богатыми горожанами прислужники. Медленно двигались праздношатающиеся, разглядывая все, что попадается на глаза. Лениво переругивались торговцы разной мелочью. Какой-то бородатый купец продавал небольшую группу рабов и, расхваливая их достоинства, зычным голосом зазывал покупателей. Под навесом, у врытых в землю амфор с вином, толкалось несколько любителей выпить.

Картину дополнял захудалый мудрец в черном гиматии [18] , собравший в дальнем углу рынка жиденькую толпу. По манере размахивать руками и вскидывать голову Дион распознал в нем христианина.

— Слава Спасителю! — кричал тот, устремляя взгляд в небеса. — Вижу я, вижу его — кроткого агнца! Вот он грядет о облаками и воинством небесным. Близок срок жатвы великой, а доброе семя взошло на поле господнем вместе с плевелами. Спешите очиститься от них, ибо плевелы — сыны лукавого.

Проповеди о скором конце мира не очень-то прельщали добрых танаитов, и они, не дослушав, обычно пожимали плечами и расходились по своим делам. А иногда, вооружившись палками и камнями, изгоняли самого пророка за пределы рынка. Вот и сейчас кое у кого уже блестят глаза от нетерпения проучить божьего человека, а злые реплики летят, подобно осам, и жалят его яростно, остро:

— Эй, лохматый демон, довольно лгать-то! Так не бывает, чтобы ты видел бога, а другие нет!

— Мало ли обманщиков на свете?!

Бродяга, внешность которого вполне соответствовала его мрачным предсказаниям, умолк. Он повернул маленькое, заострившееся, как у птицы, лицо в ту сторону, откуда доносились крики. Рот и уши его совершенно затерялись в буйной растительности, белым водопадом скатывающейся на грудь и плечи. Не верилось, что это существо способно еще издать какие-либо звуки. Но вот в белой кипени волос открылся темный провал с несколькими гнилыми торчащими в разные стороны зубами, и на слушателей обрушился новый поток брани и мрачных предсказаний:

— Эй вы, хулители Христа! Спешите припасть к стопам его! Не поклонившихся ему ожидает горькая чаша возмездия, и смерть поразит вас и младенцев ваших в утробе матери!

Дион почувствовал, что вот-вот полетят в черного пророка палки и камни, которыми успели уже запастись многие горожане. Он кликнул двух стражей и приказал привести мудреца к нему.

— Кто ты? — спросил Дион, когда старика привели.

— Святой подвижник во славу Иисуса.

— Имя твое как?

— Игнатий, раб божий.